Звёздная пыль. Александр Сергеевич Селютин

не знаю, сколько прошло времени с начала моего заточения. Может неделя, может больше. Та регулярность, с которой мне приносили еду, не давала мне опоры во времени, и я уже давно потерял счёт дням или ночам, если таковые существовали для меня. Больше всего я страдал от отсутствия алкоголя, мне казалось, что это была моя самая большая потеря, гораздо большая, чем свобода.

      Раньше я не замечал за собой алкогольной зависимости, мне всегда казалось, что употребление спиртного происходит только от желания, но никак не от необходимости. Я думал, что можно всегда безболезненно отказаться от него, достаточно было сказать себе «нет» и этим «нет» решить все проблемы. Но всё дело в том, что это пресловутое «нет» я постоянно откладывал, успокаивая себя тем, что время для него ещё не наступило.

      Еду приносил мне молодой, подвижный чеченец по имени Хусейн. Был он весёлый и добродушный, хотя весь вид его говорил об обратном: до блеска полированная бритвой голова, густая, чёрная борода, простирающаяся почти до самых глаз и полная камуфляжная упаковка. Когда я увидел его в первый раз, во мне возникли ассоциации с тем самым «злым чеченом», которого описал в «Казачьей колыбельной» Лермонтов:

      По камням струится Терек,

      Плещет мутный вал;

      Злой чечен ползет на берег,

      Точит свой кинжал…

      Первое время он почти не разговаривал со мной, просто приходил, а точнее, вваливался в моё жилище, грациозно манипулируя подносом, ставил еду на стол и почти сразу же уходил, отрабатывая задним ходом. При этом его рот растягивался в широкой улыбке, пробивая брешь в густой бороде и обнажая крупные, словно белые рояльные клавиши, зубы.

      На мой единственный вопрос «Почему я здесь?» он отвечал однозначно: – «Всему своё время». Вначале меня это просто раздражало, потом я привык к такому его поведению, справедливо пологая, что ему была дана такая установка.

      Иногда он задерживался у меня, но ненадолго, только лишь для того чтобы справиться о моём здоровье и спросить не надо ли чего. В таких случаях я просил у него вина, но на этот счёт у него всегда был заготовлен один и тот же ответ:

      – Коран запрещает нам пить вино, поэтому его здесь нет.

      Еда, которую он приносил, тоже не отличалась особым разнообразием и вся она, как я полагал, была приготовлена из консервов или концентратов. Никаких овощей и фруктов. Один раз, правда, по моей просьбе, Хусейн принёс мне большую луковицу и от себя лично банку консервированной черемши. Хлеба тоже было не в достатке, в основном, это были пресные лепёшки, совсем маленькие и мне их, как правило, не хватало.

      – Это завтрак или ужин? – спрашивал я Хусейна, когда он приходил ко мне.

      – Это обед, – с неизменным постоянством отвечал он мне.

      При этом он, как всегда, широко улыбался, и даже густая чёрная борода не могла скрыть его размашистой улыбки.

      Однажды он принёс мне небольшой музыкальный центр и целую коробку кассет, которые, при моём беглом осмотре, оказались копиями дисков с записями