Богатыриада, или В древние времена. Борис Давыдов

и набросился с упеками, не разобравшись, в чем дело, когда поднялся шум-гам из-за будто бы похищенной девки… А когда ему в попутчики (мало того, в будущие побратимы!) навязали неотесанную деревенщину, настроение Алеши Поповича вообще перешло с отметки «бывает хуже, но редко» к «лучше удавиться».

      Одно было утешение: покуда мужик находился в полной его власти. Старший волхв сказал ясно: «Обучи всему, что воин должен знать, гоняй и в хвост и в гриву, только в беспредел не впадай, имей совесть! Будь начальником строгим, но справедливым!» Алеша склонил голову, пряча торжествующую усмешку… Ну, мужик, ты попал. Конкретно.

      А вот теперь до него с беспощадной ясностью дошло, что попал-то как раз он. Еще не добравшись до Соловья-разбойника…

* * *

      – Так ты… – Муромец, героически сосредоточившись, собрал всю храбрость свою и ум и договорил: – человечьим голосом молвишь?!

      Кобыла издала скорбный вздох, умудрившись вложить в него всю гамму чувств, как это умеет делать только слабый пол.

      – Мужик, у тебя в роду предков с Севера не было? Ну, тех, которые на южном берегу Варяжского[2] моря живут, вблизи Невы-реки, чудью именуются? – спросила она.

      Илья наморщил лоб, напряг память.

      – Да вроде одни росичи… Ну, может, в дальних поколениях и степняки какие попадались… А что?

      – Тугодум ты, бедняга, вот что! В кого бы… Ну, ладно, хоть с опозданием, но все же дошло. Да, молвлю! Волхвы мне этот волшебный дар дали, когда над тобою совершали обряд. Мне их старший прошептал на ухо: помогай, мол, Илье, он хоть и могуч, как дуб…

      – Ну, так! – горделиво приосанился Муромец.

      – Но такой же тупой! – безжалостно договорила лошадь.

      Алеша Попович истерично расхохотался: видимо, нервы не выдержали.

      – А ты не ржи, аки твой конь! – гневно нахмурилась лошадь. – Он про тебя тоже кое-чего сказывал. Точнее, про вас обоих, жеребцов-производителей племенных…

      Богатырь поперхнулся на полуслове и устремил на кобылу умоляющий взгляд.

      – Ладно уж, промолчу! – смягчилась та. – Словом, мудрый старец наделил меня речью. Велел только прибегать к ней лишь в крайности. И еще кое-что велел запомнить…

      Кобыла выдержала паузу. Все присутствующие, даже Баба-яга, затаили дыхание.

      – Сила князя Владимира – в сундуке, Бабы-яги – в железном зубе, Соловья-разбойника – в яйце…

      – В каком?! – с простодушным крестьянским любопытством поинтересовался, не выдержав, Илья. – В курином, аль в утином?

      – Пять нарядов вне очереди! За беспредельную тупость! – рявкнул Попович, героическим усилием одолев душивший его хохот.

      Кобыла снова вздохнула еще более тяжело и скорбно.

      – В левом или правом, не уточнил, не взыщи. Как и про зуб, – усмехнувшись, она посмотрела на ведьму. – Поэтому и пришлось для надежности все зубы тебе вышибить… Которые были железные. А ежели вместе с железными и обычные попались, уж прости, разбираться некогда было.

      – Штоб у тебя

2

Балтийского.