Ход королевой. Бернар Вербер

друга узнают и принимаются беспрестанно друг другу пакостить. Это неотъемлемая часть их жизненного пути. Ведь в подсознании у них сидит уверенность, что только в этой борьбе они поймут, кто они такие на самом деле. Так наш лучший учитель может оказаться нашим худшим врагом.

Эдмонд Уэллс. Энциклопедия относительного и абсолютного знания

      Часть 1. Две маленькие злюки

1

      – В конечном счете в жизни ты всегда одинока. Уж я-то это знаю, чувствую, понимаю. Поэтому надо бороться за то, чтобы вокруг тебя всегда были другие люди. Ты согласна со мной?

      Николь О’Коннор прижимается лицом к решетке клетки с белой мышкой.

      – Мне нравится представлять, что тебе тоже хочется завести друзей, возлюбленных, товарищей по играм, они придадут твоему существованию больше смысла…

      Бирюзовые глазищи одиннадцатилетней девочки смотрят в красные глазенки пугливого грызуна.

      – Не говоря о том, что ты, как и я, оказалась далеко от своих сородичей и не можешь с ними общаться.

      Она корчит разочарованную рожицу.

      – Преподаватель естественных наук запер меня в классе одну в наказание за то, что я не захотела тебя убивать.

      Мышь навострила ушки, кончик ее мордочки трепещет – она нюхает завораживающую ее массу розовой плоти.

      Человеческое существо подходит еще ближе и спокойно объясняет ситуацию мыши, словно та способна понять слова:

      – Раскрою тебе правду: я должна была вскрыть скальпелем твое тельце и заглянуть внутрь. Это называется «опыты по вивисекции». По мне, никакая это не наука, а ужас-ужас, убийство ни в чем не повинного существа. Получается, тебя произвели на свет для того, чтобы без всякой пользы принести в жертву…

      Она встряхивает светлыми волосами, у мыши это вызывает еще больше интереса.

      – Я отказалась от этого варварства, и учитель не нашел ничего лучшего, чем запереть меня на переменке в пустом классе, чтобы я «поразмыслила» о своей «глупости». Кажется, я уже все обдумала.

      Она тяжело вздыхает.

      – Я осознала свою «глупость» и ощутила еще больше близости к вам, «глупышкам».

      Девочка отодвигает щеколду, приоткрывает дверцу клетки и выпускает мышь на волю. Та шмыгает по классу, обследует все углы, потом направляется к большой клетке, в которой кишат мыши.

      – Хочешь к своим подружкам?

      Николь О’Коннор открывает дверцу клетки, где заперта целая стая белых пленниц.

      Грызуны счастливы обрести свободу.

      Этим белокурая девочка не ограничивается. При помощи тонкой линейки она отжимает язычок замка в двери класса, где должна была сидеть взаперти. Путь свободен. Мыши выбегают из класса. По зданию школы-интерната Джеймса Кука в Мельбурне разбегаются шестьсот сорок мышей.

      До Николь уже доносится истошный девчачий визг, вскоре ему начинают вторить чуть менее истошные вопли мальчишек.

      Николь с улыбкой размышляет: «В силу своей численности эти зверюшки могут вызывать страх у куда более крупных, тяжелых, могущественных созданий».

      Она восхищена хаосом, который создала. Грызуны носятся повсюду, вкусив, наконец, свободы, которой были лишены с рождения. Они охвачены эйфорией, люди – паникой.

      Одни ученики залезают с ногами на стулья, другие кричат и пытаются – без особого успеха – давить мышей каблуками.

      Проще убивать животных, сидящих в клетке, чем бегающих на свободе, верно?

      Шестьсот сорок освобожденных грызунов, естественно, сбиваются в плотную стаю и сеют в коридорах ужас среди гигантов, хотя видят только их обувь и ноги.

      Учителя тоже удивлены и напуганы. Уборщики носятся с вениками, пытаясь сдержать расползание докучливого явления, но белые мыши слишком малы и шустры, чтобы их ранить, тем более отлавливать.

      Николь О’Коннор как ни в чем не бывало покидает класс и идет по следу «своей» мышиной стаи. Ей становится ясно, что ученики и учителя вокруг нее догадываются, что это она устроила весь переполох, и теперь относятся к ней с уважением.

      Зря учитель запер меня одну. Я ведь его предупреждала, что НЕ ВЫНОШУ одиночества.

2

      Нет, я не могу не вмешаться.

      В тот же самый день, в 1600 километрах от Мельбурна, в коридоре школы в Нью-Йорке другая девочка, тоже одиннадцати лет, по имени Моника Макинтайр, пристально наблюдает за сценкой, от которой ей делается нехорошо.

      Ватага из пяти ребят, трех девчонок и двух мальчишек, пинает ногами лежащую на полу заплаканную, стонущую от боли девочку и как будто наслаждается своим занятием.

      – Мерзкая лесбиянка! Все видели, как ты целовалась с девчонкой! Вот тебе, получай!

      Моника Макинтайр незнакома с жертвой, но ей невыносимо наблюдать это истязание. Недолго думая, она хватает огнетушитель и обдает пятерых школьников пеной, метя им в глаза. Те от неожиданности отскакивают от своей жертвы и, покрытые с головы до ног углекислым снегом, наступают на Монику,