Прекрасная Лаура. Леда Высыпкова

смог припомнить, чья была эта цитата, – Вы видели новое изваяние возле Сан Мартино? Полагаете, это лишь талант, некий дар?

      – Монна Лаура, я, право, робею обсуждать с вами вещи, в которых разбираюсь куда меньше вашего…

      – Я куплю ваше стекло, милый друг. Скажите только, что вы думаете о таланте.

      Паоло внезапно вонзил свой острый локоть брату в ребро и Косимо вздрогнул.

      – Вечно считает ворон, – процедил отец.

      На это размякший от вина епископ добродушно отозвался:

      – Какие его годы! Тем паче все мы собрались отдохнуть, вот он и отдыхает.

      Вечер прошёл удивительно приятно. Что-то было в нём и от древних вакханалий, и от простого семейного ужина одновременно. На прощание хозяева просили прийти ещё как можно скорее и не стесняться заглядывать без приглашения.

      – Что такое сделалось с кардиналом? – осмелился Косимо спросить отца по пути домой.

      – Его дочь выросла, только и всего. До недавнего времени я о ней и не слышал, что правильно в их положении. Теперь же ей пора подыскать достойную партию, отсюда и частые приёмы.

      – Партию из числа торговцев и епископских сыновей?! – недоверчиво нахмурился Косимо.

      – Связи! – Обронил Иоанн Конти, – Их не выстроить, если вращаться лишь среди равных. Связи ведут вверх.

      Объяснение вовсе не устроило Косимо. Своих дочерей кардиналы употребляли, чтобы родниться с другими высокими домами. Все помолвки заключались едва ли не во младенческом возрасте. Однако жених мог по какой-то причине не дожить до свадьбы, и тогда… Нет. Косимо решил не додумывать судьбу семейства, чтобы собственные предположения его не запутали.

      Хмель лишил его на этот раз сладкой дрёмы между сном и явью, которой так любил он предаваться. Но взамен с утра Косимо почувствовал перемену вокруг и в себе. Какую – он не мог описать. Ужин, подслушанный разговор и поцелуй девы Моретти будто разделил время надвое, как сумерки делят сутки.

      Так Конти нежданно-негаданно стали вхожи в дом кардинала, где их принимали радушно и искренне. За ужинами последовали и обеды, а затем даже завтраки. Всё такие же вольные и приятные.

      Одно только угнетало: Косимо полагалось приносить вино и закуски. Моретти никогда его о том не просили, но отец велел прислуживать за столом. Вместо счастливой возможности поговорить с Лаурой он вынужден был ходить на кухню за кувшинами, будто недостаточно унижен был своим положением отрока.

      В один из вечеров – о, чудо! – дева Моретти робко поднялась из-за стола и проговорила:

      – Папа, я тоже хочу сама приносить тебе и нашим гостям вина, как это делает Косимо. Если бы не он, я бы и не додумалась, что это мой долг, как младшей.

      Хоть Моретти и удивился, но дал добро. И в ту минуту шип злорадства пронзил сердце Косимо: Паоло так и будет сидеть средь стариков хмельной и сонный, а у них с дочерью кардинала теперь общее дело. Ни бескостный язык, ни новые шёлковые рубашки брату не помогли.

      – Да только не испугаешься ли ты крыс, дитятко? – спросил кардинал, – Говорят, в последнее время они уничтожили