Ушедший мир. Деннис Лихэйн

знаешь почему?

      – Не знаю.

      – Потому что лично у меня с этим нет никаких проблем, а вот твоя мама ненавидела это слово.

      – Ну хорошо, в таком случае насколько я цветной?

      Джо пожал плечами:

      – Я знаю, что некоторые ее предки были рабами. Значит, она ведет свою родословную из Африки, потом к негритянской крови добавилась испанская, может, один-два белых на лесозаготовках. – Отец Томаса нажал на тормоз, когда машина впереди дернулась, остановившись. Он на мгновенье откинул голову на подголовник сиденья. – Я очень любил как раз то, что в лице твоей матери отражался весь наш мир. Иногда я смотрел на нее и видел испанскую графиню, гуляющую по своим виноградникам. А иногда передо мной представала темнокожая дикарка, несущая воду с реки. Я представлял себе, как твои предки пересекают пустыни и океаны, как ходят по улицам Старого Света в костюмах с пышными рукавами, с мечами в ножнах. – Машина перед ними двинулась, отец Томаса снял ногу с тормоза, включил первую передачу, выпрямился на сиденье. Вздохнул так тихо, что и сам, как показалось Томасу, не услышал своего вздоха. – У твоей матери было изумительно красивое лицо.

      – И ты видел в нем все это?

      – Не каждый день. В основном я видел просто твою мать. – Он поглядел на сына. – Но после пары стаканчиков трудно утверждать наверняка.

      Томас хихикнул, и Джо крепко потрепал его по плечу.

      – А кто-нибудь называл маму черномазой?

      В глазах его отца появился холодок, стальная серость, способная остудить даже кипящую воду.

      – Только не при мне.

      – Но ты знал, что люди так думают?

      Лицо его отца снова сделалось мягким, благодушным.

      – Сынок, не заботься о том, что думают посторонние.

      – Папа, – сказал Томас, – а тебя волнует, что думает хоть кто-нибудь?

      – Волнует, что думаешь ты, – ответил Джо. – И твоя мама.

      – Она умерла.

      – Да, но мне хочется думать, что она видит нас. – Отец Томаса опустил стекло и закурил сигарету. Он держал ее в левой руке, высунув руку на улицу. – Меня волнует, что думает твой дядя Дион.

      – Хотя он и не твой брат.

      – В некотором смысле он мне даже больше брат, чем мои родные братья. – Отец Томаса затянулся сигаретой, а потом снова свесил руку за окно. – Меня волновало, что думает мой отец, хотя для него это было бы новостью. Пожалуй, на этом список окончен. – Он грустно улыбнулся сыну. – Для большинства людей в моем сердце нет места. Я ничего не имею против них, но и для них у меня ничего нет.

      – Даже для тех, кто сейчас на войне?

      – Я незнаком с этими людьми. – Отец Томаса уставился в окно. – Честно говоря, мне плевать, выживут они или умрут.

      Томас подумал обо всех погибших в Европе, в России, на Тихом океане. Иногда ему снилось, что тысячи их, окровавленных и искалеченных, устилают темные поля или каменные площади, руки и ноги вывернуты под неестественными углами, рты застыли в беззвучном крике. Ему хотелось схватить винтовку и сражаться за них, спасти хотя бы кого-то одного.

      Его