Самоучитель танцев для лунатиков. Мира Джейкоб

он, хлопая старика по спине. – Как я рад тебя видеть!

      Бабу, закутанный в просторное дхоти и такой же тощий, как и раньше, улыбнулся своей беззубой улыбкой. Внешне он походил на ребенка-дистрофика, однако это не мешало ему с поразительной ловкостью носить на голове огромные предметы и с легкостью лавировать с ними в толпе – так он и поступил со всеми четырьмя чемоданами семейства. Они вышли из вокзала, и Притем, водитель, загрузил вещи в блестящий, недавно отполированный «амбассадор», не обращая внимания на тут же окруживших их попрошаек, которые показывали пальцем на кроссовки детей, а потом на свои голодные рты, как будто их голод можно было удовлетворить с помощью продукции фирмы «Найк».

      – Ами, пошли! – крикнула Камала, открывая дверь машины.

      Все тут же расселись по местам – Притем и Томас сели вперед, Акил, Камала и Амина – назад, а Бабу гордо встал на заднее крыло – и отправились в путь. Дом, в который они ехали, находился в четырех кварталах от вокзала.

      В отличие от остальных членов семьи, родители Томаса давным-давно перебрались из Кералы на более сухие равнины штата Тамил-Наду. Поселившись в большом доме на окраине, Аммачи и Аппачен вместе открыли клинику (она была офтальмологом, а он – отоларингологом), и до его внезапной смерти от сердечного приступа в возрасте сорока пяти лет около семидесяти процентов населения Салема прошло через их руки.

      «Золотое было время», – говорила Аммачи каждому, кто оказывался в зоне досягаемости, и сразу же переходила к бесконечному списку последовавших затем разочарований. Он начинался с женитьбы сына на «этой черной» и их переезда в Америку, хотя мать прочила ему в жены куда более светлокожую двоюродную сестру Камалы и жить они должны были в Мадрасе. Младший сын выбрал профессию дантиста, его дети выросли совершенно «безмозглыми», а ведь он должен был стать врачом и дать приличное образование детям. С тех пор в доме постоянно устраивали то кинотеатр, то больницу, наполняя все шумом и вонью.

      – Боже мой! – выдохнул Томас, когда они свернули на Тамаринд-роуд, и Амина обернулась. – До́ма-то почти не видать!

      Действительно, с улицы было видно только Стену, построенную из гипса и разбитых бутылок, – избранный Аммачи способ изменения окружающего мира. С каждым их приездом она казалась все более покосившейся, высокой и пожелтевшей, пока наконец не стала похожей на челюсти какого-то чудовища, упавшие на нашу планету из другого мира и всеми забытые на пыльной обочине автомагистрали.

      – Не так уж и плохо, – неуверенно произнесла Камала.

      – Жутковато, – сказал Акил.

      – Новые ворота! – провозгласил Притем и посигналил.

      Семья умолкла, глядя, как ворота распахнулись, приглашая автомобиль со всеми, кто в нем находился, проехать во двор.

      Дом, в отличие от Стены, совсем не изменился: двухэтажное здание с розово-желтыми стенами на жаре напоминало тающий на солнце праздничный торт. Амина смотрела в окно, внимательно изучая собравшихся у входа людей. Там стояли дядя Сунил, темнокожий мужчина с брюшком, его жена,