Библиотека внеклассного чтения. Книга 4. Сборник

      которые потом

      до странности

      покажутся тебе

      широкими,

      покажутся большими,

      пыльными,

      усеянными компромиссами,

      покажутся большими крыльями,

      покажутся большими птицами.

      Да. Лучше поклоняться данности

      с убогими её мерилами,

      которые потом до крайности,

      послужат для тебя перилами

      (хотя и не особо чистыми),

      удерживающими в равновесии

      твои хромающие истины

      на этой выщербленной лестнице.

      «И вечный бой…»

      И вечный бой.

      Покой нам только снится.

      И пусть ничто

      не потревожит сны.

      Седая ночь,

      и дремлющие птицы

      качаются от синей тишины.

      И вечный бой.

      Атаки на рассвете.

      И пули,

      разучившиеся петь,

      кричали нам,

      что есть ещё Бессмертье…

      …А мы хотели просто уцелеть.

      Простите нас.

      Мы до конца кипели,

      и мир воспринимали,

      как бруствер.

      Сердца рвались,

      метались и храпели,

      как лошади,

      попав под артобстрел.

      …Скажите… там…

      чтоб больше не будили.

      Пускай ничто

      не потревожит сны.

      …Что из того,

      что мы не победили,

      что из того,

      что не вернулись мы?..

      Письма к стене

      Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.

      Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.

      За твоею спиной умолкает в кустах беготня.

      Мне пора уходить. Ты останешься после меня.

      До свиданья, стена. Я пошёл. Пусть приснятся кусты.

      Вдоль уснувших больниц. Освещённый луной. Как и ты.

      Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.

      Не сердись на меня. Нужно что —

      то иметь позади.

      Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.

      Всё равно я сюда никогда не приду умирать,

      всё равно ты меня никогда не попросишь: вернись.

      Если кто —

      то прижмётся к тебе, дорогая стена, улыбнись.

      Человек – это шар, а душа – это нить, говоришь.

      В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.

      Отпустить – говоришь – вознестись над зелёной листвой.

      Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

      Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,

      изобилье минут вдалеке на больничных часах.

      Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.

      Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.

      Посвящаю свободе одиночество возле стены.

      Завещаю стене стук шагов посреди тишины.

      Обращаюсь к стене, в темноте напряжённо дыша:

      завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

      Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.

      Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.

      Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,

      не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.

      Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.

      Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чём.

      Только жить, только жить и на всё наплевать, забывать.

      Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

      Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.

      Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.

      Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:

      Эй, малыш! – и тотчас по пространствам пустым полечу.

      Ты права: нужно что —

      то иметь за спиной.

      Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной

      не безгласный агент с голубиным плащом на плече,

      не душа и не плоть – только тень на твоём кирпиче.

      Изолятор тоски – или просто движенье вперёд.

      Надзиратель любви – или просто мой русский народ.

      Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.

      Хорошо, что всегда всё равно вам, кого вам казнить.

      За тобою тюрьма. А за мною – лишь тень на тебе.

      Хорошо, что ползёт ярко-жёлтый