Паница. Татьяна Мосалева

совсем мало времени и очень большая работа впереди. Опосля, в бане всё расскажу.

      Анну этот ответ ничуть не устроил, но, глядя как рьяно сестрицы принялись за уборку дома, она поняла, что боле из них и слова не вытянешь. Накинула душегрейку, захватила в сенях коромысло с бадейками и, зачерпнув на углу дома из бочки поточницы, стала спускаться по косогору к баньке.

      Возле кузни курили мужики.

      – Что там дома-то? Не передрались ещё наши тётушки? Что-то сегодня и из дома не выходят. Как бы чего не вышло, а то останемся без обеда.

      – Что ты, батя, они нынче лучшие подруги. Моют-прибирают, праздничный обед готовят. А вы кинули бы сетку, может, и ушицы сподобимся похлебать.

      – Морда стоит. Опосля схожу, проверю. Чаю, щучку принесу к обеду.

      Дрон молча слушал перекличку.

      «Значит, улучила Леда момент подойти к Катерине», – с облегчением вздохнул он. Эти несколько дней напряжённого внимания всем дались нелегко. Но Дрон переживал их особенно болезненно. Немногословный по природе, он чаще всего использовал слова, как маскировку – ширму, за которой прятал своё сокровенное. В разговоре был нарочито насмешлив, а то и грубоват. Из-за этого многие его сторонились, опасаясь едких, всегда поразительно точных, и от этого особенно обидных словечек, на которые он, если разозлят, не скупился. А уж если человек совсем ему не нравился, тут он и вовсе не церемонился, и словом бил нещадно, наотмашь. В посёлке тихонько злословили: Андрею Жихареву самое место в лесничих ходить. Ёлки да сосны – они толстокожие – сдюжат крепкое Андрюшкино словцо.

      Андрей понимал происходящие вокруг него события, не нуждаясь в словесных комментариях. Ему достаточно было просто подумать об интересующем его предмете, чтобы вся картина, как на ладони, предстала перед его мысленным взором. Причём картина динамичная, с сюжетами и вариантами развития событий. А недостаток информации восполнялся живым воображением. Ну, или интуицией. Как ни назови – всё равно ясновидение, чудный дар, доставшийся ему от матушки, оборотной стороной которого была способность видеть события помимо воли. А, следовательно, вовлекаться в них полностью, без возможности выйти, пока сюжет себя не изживёт. Поэтому ему тяжело было находиться среди людей. Пустой гомон их маленьких жизней болезненно раздражал. Нет – бесил. Совсем другое дело – лес. Какие чудесные сказки рассказывает Андрею его тишина! Эти сказки он пересказывал по ночам Анне.

      Поначалу, когда они ещё только сходились, он и её водил в лес слушать эти сказки. Уловив в воздухе очередную волшебную историю, он восторженно шептал:

      – Ты слышишь? Эта старая ель рассказывает про упавшую с неба звезду.

      – Нет, Андрюша, про звезду я не слышу. Зато слышу, как ветер перебирает иголки в её старых ветках, вижу, как малыш-клёст порхает с шишки на шишку, – улыбалась ему Анна.

      – Да ты не так слушай, – закрывал он Анне глаза своими огромными ручищами, – ты по сторонам не смотри не отвлекайся на детали,