Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой. Василий Тучин

убивают! – истошно завопила она.

      Мужики разбежались. Марфа же заволновалась: не было бы беды. И вправду, слыхала, что все под корень изымать начали. Неужели и до нее дойти может? Но она же – «пролетарская жилка», как говорила та, сопливая, что в кожанке. Однако соломку подстелить стоит: не мешало бы к Игнату сходить: уж он-то наверняка все знает.

      Заурядный будничный день в комиссионке был надломлен сдавленным возгласом вбежавшей дочери:

      – Мама, зачем? Зачем ты написала донос на Евгения?

      Марфа приосанилась:

      – Это не донос, это сигнал. Пусть поприжмут, чтобы не клепал что ни попадя.

      – Поприжали уже. Забрали сегодня.

      Посетителей ровно шквалистым ветром сдуло. Марфа повернулась к дочери:

      – Что застыла соляным столпом? Ну посадили. На время. Поучат уму-разуму и выпустят. Кому он нужон со своими стишками?

      – У нас литературу нашли. Запрещенную.

      – Что? Какую-такую запрещенную? – Марфа растерялась. – А какого лешего…

      Дочь обреченно разрыдалась.

      Первый раз в жизни Марфа не знала, что делать. Муж Полюшки, как «чуждый элемент», оказался за решеткой, и не было никакой надежды на то, что он выйдет оттуда живым. Полюшка слегла, страдая от своей никчемности и бессилия. Марфа просиживала около нее ночами, тупо уставившись в темноту. Она потерялась во времени. Что-то в ней надломилось. Не было больше веры. Ни во что. И сил больше не было.

      В окно черной птицей вломился крик соседки:

      – Марфа, ну Марфа же! Слушай сюда!

      Марфа нехотя подошла к распахнутому окну.

      – Беги в свою комиссионку, Игнат сказал, что завтра прийти могут! Заберут все – как пить дать, спасай имущество!

      Хрупкое зимнее утро было расколото жалобной разноголосицей. Марфа размазывала по лицу слезы и сопли, запивая их самогоном, и монотонно дубасила заскорузлыми пальцами по гладким клавишам рояля. Вот и вымостила она саморучно дорогу в ад себе и дочери. А все благими намерениями. Недостаточно, оказывается, для счастья научить дочь играть на фортепьянах. Хотелось как лучше, а получилось как водится: зять – немощь интеллигентская (отмордасить бы его, недоумка, за антисоветчину), дочь – дура бесхребетная (ни материнской хватки, ни пролетарского упорства) и рояль пресловутый (будь он проклят). Кругом облапошили, обмишурили, обдурили. Сначала с революцией, а потом и с НЭПом. Только-только на ноги подниматься стала, развернулась – конфисковать все хотят «товарищчи» бывшие. Роток-то у них – с арку Зимнего, все заглотнет, а нам и кусочком подавиться можно. И что теперь? Опять в дворницкую? Ни-за-что.

      Оскалившаяся белая пасть рояля неотвратимо наступала, обретая очертания уродливого монстра. Марфа хлестанула мосластым кулаком по холодной глади клавиш. Те упруго засопротивлялись.

      – Ишь ты, не нравится, – съехидничала она. – А кто мне жизнь сломал, подлюка?

      Марфа рассвирепела. Схватив топор, она шарахнула своего идола, вымещая на нем боль и обиду за всю