Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой. Василий Тучин

вы тут невзначай Богу душу не отдали? Взгляд-то какой стеклянный? – склонилась над ней Марфа, обдав запахом застоявшейся пролетарской столовки. – Ну вы тут решайте, а я завтра тогда загляну, отдохните покуда, – и ретировалась подальше от греха, заприметив мимоходом: «Совсем плоха Софьясанна, туго соображать стала, да и взгляд… Неровен час – падучая?»

      Громоподобные раскаты опостылевшего голоса тещи закупоривали уши. Марфа, упершись руками в исполинские бока, достойные внимания пролетарского скульптора, смотрела на зятя как солдат на обреченную вошь.

      – И чего же тебе, болезный, неймется? В третий раз пристраиваю на доходное место, а ты, немощь интеллигентская, никак не приноровишься? С тебя требовалось-то: ящик поднять, донести, поставить. А ты?

      – Не мое это, Марфа Игнатьевна.

      – А что твое? Стишки сомнительные клепать? Дождешься – загребут как чуждый элемент.

      Марфа схватила со стола тетрадку:

      – Вот здесь ты на что намекаешь, паршивец:

      Все за лопаты! Все за свободу!

      А кто упрется – тому расстрел?

      – Это не я, это Гиппиус, – сдавленно застонал зять.

      Марфа шарахнула жилистым кулаком по столу. В серванте жалобно возроптали серебро и хрусталь.

      – Я с вами не из одной печи хлеб едала. По мне что Хипиусы, что какая другая тля недобитая – все одно: враги народа.

      – Боже, ваше невежество ужасает, – субтильный зять воздел было руки к семейной реликвии, но взгляд наткнулся на шляпки гвоздей.

      – Куда вы дели матерь Божью? Неужели снесли в свою комиссионку? – ахнул он. И осел подломленной березкой.

      – Ах ты, говна какая: иконку пожалел! Люди добрые, держите меня, а то ща как запендюрю – ведь руки чешутся, – двинулась Марфа на поверженного зятя.

      Тот, отползая от неотвратимо наступающей на него тещи, нащупал на полу упавшую со стола вилку и заслонился ею, как щитом.

      – Мама, – возопил зять, – ради Полюшки, не сокрушайте нашего несокрушимого счастья, не губите свою загубленную революционно-большевистскую душу!

      Марфа притормозила. Задумалась. Выматерилась. Села на стул и уже спокойно произнесла:

      – Вот завернул, гаденыш. Сразу и не сообразишь, что сказать хотел. Серебро-то положи, оно же и ткнуть может. Нужно оно тебе как в Петровки варежки, – с усмешкой покосилась она на нелепое оружие в руках зятя.

      Вошла Полина.

      – Вы уже позавтракали? А я крендельки с пылу с жару принесла.

      Присмотрелась. Сникла.

      – Мама, у вас опять идейные разногласия?

      – Да какие-такие разногласия, все по-благородному, – мать подошла к зятю и, стряхнув с него пылинки былого сражения, по-родственному похлопала по плечу: – Живи пока. А на работе завтра чтоб верняком был.

      И обратилась к дочери:

      – Пошла я, Полюшка, делов много накопилось. А вы кушайте свои