Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик. Анатолий Приставкин

вкалывал. Тоже не сахар, если посудить, жизнь у них. А он-то, Демьян, вольный, может, и правда выдюжит. Хуже, рассудил, не будет. Чего терять, в самом деле! И поехал, дивясь на непривычные горы, на землю, жирную, черную, ветку воткнешь – а она уже цвести хочет!

      Чужую хату, неведомо чью, привел в порядок, подвал выкопал, дорожку к дому камнем уложил и тополем по обеим сторонам засадил…

      Сарай отремонтировал, колодец почистил, самогону, как в своей деревне, наварил бутыль. Оглянулся – все есть, а чего-то не хватает! Ему? Да ему вот горсть кукурузы и корочка хлеба нужны. Больше ничего и не надо. Это надо, когда тут живут, когда дети бегают, животная скотина мычит и кукарекает, и тебя встречают у порога с кувшином, и воду льют, и смотрят, как ты, фыркая, смываешь пот с лица от дня работы.

      Стал попивать. И все один. И опять ему омуток привиделся. Закрыл глаза – и нет ничего. Так и не было. Вот в чем дело. Это лишь иллюзия, что показалось, что живой… Оживел… Баба-врач хоть и мудрая женщина, но и она не все во внутрях рассмотрела. Вот к чему он пришел. Когда ехал первый раз на подсобное хозяйство, все на рельсы поглядывал, часто ли поезд проходит. Омутов тут нет, так рельсов сколь хошь. Лег – и вся недолга. Тем более и поезд пролетал, лишь эхо от него до гор и обратно.

      А на подсобном вдруг – воспитательница с детишками.

      – Так возьмете, Демьян Иваныч? – спросила она, щурясь от встречного солнца.

      Красивая баба, ладная, и все в ней крепко: и грудь, и руки, и ноги, а волосы как у ведьмы, можно вокруг узлом завязаться. Да еще и лицо без помады, жаль, дуреха, курит. Так это можно и отучить. Кнутом или еще как.

      – А сама чево? – грубо поинтересовался он. – Аль напужал, что не доверяешь? Думаешь, вертопрах Демьян! Развратник такой-сякой? Да?

      – Ну, почему так… Я вам верю, Демьян Иваныч. Да сама, видно, так устроена, что… Вот, глупая такая! – сказала она и все щурилась от солнца и на него не смотрела. – А у меня мальчик заболел… Переел он, что ли, всю ночь несло. А то бы, конечно, сама поехала. Мне как раз не хочется именинников посылать! Боюсь за них!

      Она стояла виноватая будто. Стало жалко ее.

      – Я вам попку привезу, – сказал. – Меня бабка моя еще научила: пленочку от куриного жалудка сушить и молоть, так попкой и зовется: от любых поносов и расстройств лечит…

      – Спасибо, – тихо сказала Регина Петровна.

      И все стояла, ждала.

      – А ребят чево не взять? У мене телега большая. Вот обратно как?

      – Обратно не сможете?

      Он прикинул:

      – Два конца – день. Не отпустят ведь.

      – А вы до станции! – горячо произнесла Регина Петровна. – До станции лишь довезите, а я на ишачке встречу… А?

      Тот крякнул, потер лысину. Повернулся и направился к телеге. Не оборачиваясь, бросил на ходу:

      – Дык будите! Время у мене уходит!

      Регина Петровна заспешила, стала поднимать братьев. А они вчера ухайдакались, спросонья