Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик. Анатолий Приставкин

седой, как заметили братья, но старей Ильи. В линялой, до белизны выгоревшей гимнастерке с белыми, от кальсон, пуговицами, в кепочке с козырьком на глаза. Сидел, подремывал, изредка вскидывал на дорогу светлые с голубизной глаза и опять погружался в себя. На братьев, подсевших к нему, он уже не обращал внимания.

      Где-то лишь на подъезде к станции полюбопытствовал:

      – Колонисты небось?

      – А что? – настороженно спросил Колька.

      – Бегете…

      – Куда… Мы бегем?

      – Ну куды-куды… Ясно, куды все бегут… Домой! – сказал мужик и причмокнул, понукая лошадь.

      – Может, у кого и есть дом… А у кого и нет, – огрызнулся Колька. И посмотрел на мужика.

      Но тот, видать, не собирался ссориться и разговор затеял вовсе не для обличения. Он приподнял кепочку, глянул на братьев, точно в голубое окунул. Молвил кротко:

      – А ведь верно. У кого он есть… А у кого? Я скажу: такая война, что всех перевернула и выкинула из привычного… Небо с землей поперепуталось, живые с мертвяками… А нонче-то вдруг все поняли – войне-то конец… О доме заговорили… – Он помолчал, но ответа не ждал. В свое погрузился. И снова начал неожиданно: – До этого о жизни не думали, думали не как жить, а как бы выжить… Не до жиру, быть бы живу – во как думали! Как уцелеть. – Он постучал кнутовищем по ноге, и она отдалась деревянным стуком. Только теперь братья заметили – мужик-то без ноги. Инвалид, значит. Он между тем продолжал: – Отдал часть себя, другую часть готов был отдать. Вроде сам себе не нужон был. А сейчас дело-то к концу, так себя жалко стало… А вдруг, думаю, поживу? А где жить? – спрашиваю. Дом-то где? Где? Нету… Семью поубивали и дом спалили. Так я в свою деревню не поехал, как узнал. Приехать на такое – все равно что на кладбище поселиться! Кажен день кровью истекать. Себя убьешь… Вот и решился в Березовскую… Ну как приживусь… Вы-то малы, у вас запас времени есть шерстью обрасти. А у мине нет. Я без надежды поселялся… Это сейчас надежда появилась. Вон за станцией на подсобном я вкалываю. Если что – Демьяна спросите…

      Сказал и снова будто под козырек спрятался. Ушел, как черепашка под панцирь.

      Когда братья у станции сошли, поблагодарили, он вроде бы оживился, кивнул:

      – Бывайте! – И дернул вожжи. – А вообще приходите, если не побегете… Я-то лично не побегу. Край-то богатый, можно бы жить… Страх все портит. А мне так все одно бояться нечего. Кончилась моя боясть…

      Братья еще раз сказали «спасибо» и пошли. Враскорячку пошли, костистые их зады на тележных слегах порядком набило. Добрели до серных ямок, ополоснулись – стало легче. Совсем легко. Будто те вонючие ямки были наполнены живой водой из сказки.

      А когда-то, в невероятно далекие времена, ехали сюда, на воды, барышни и барины из северных столиц… В белых нарядах, с цветными зонтиками, в богатых экипажах, гуляли тут столичные дамы и усатые офицеры, и все затем лишь, чтобы попить кавказских вод и привести в порядок здоровье… Играл им тут духовой оркестр, цвели глицинии. А после горячих вод прекрасные господа поднимались