Небесная музыка. Луна. Анна Джейн

меня туда отправила, – недрогнувшим голосом говорит девушка, хотя изнутри ее словно кипятком обваривает. Мать что-то узнала.

      – Отправила, – подтверждает мать. Джоэлла – дочь ее подруги, они состоят в одном благотворительном клубе – организации для скучающих жен миллиардеров. – Только тебя там не было.

      Диану обваривает кипятком второй раз. Откуда мать знает? На этом чертовом девичнике должна была быть уйма народу. Джоэлла заметила, что ее нет, и нажаловалась? Глупости. Или?..

      – Пожалуйста, ответь.

      – Мама, – осторожно говорит Диана, – я не понимаю…

      – Ты все прекрасно понимаешь, – чеканит та. – Я повторю свой вопрос еще раз – где ты была?

      Диана молчит. Говорить о том, что она была на девичнике, – глупо. Признаваться в правде – еще глупее.

      – Я гуляла, – наконец произносит она.

      – Где? – цепкий взгляд матери окидывает ее с головы до ног, будто ища подвох.

      – По Гриффит-стрит, – называет Диана никогда не засыпающий район с элитными магазинами, кричащими бутиками и дорогими ресторанами. Он сверкает рекламным неоном, как бриллиантовое колье на шее города, обутого в изношенные кроссовки. – Мне хотелось побыть одной, проветрить голову, – добавляет девушка.

      – Ложь, – качает головой мать. Ей надоело ходить вокруг да около, и она говорит то, что Диана не готова услышать:

      – Ты была в тату-салоне.

      – Что ты…

      Она замолкает, потому что Эмма резким движением достает телефон и показывает фотографию, на которой Диана спускается по лестнице к двери, ведущей в подвальное помещение. Над ним висит яркая пурпурная вывеска с черными буквами: «Плохая девочка. Тату». Стены вокруг разукрашены граффити. На перила облокотился курящий верзила в бандане, кожа на его накачанных руках почти до костяшек пестрит татуировками, особенно отчетливо виден скалящийся череп на предплечье. И сосредоточенное лицо Дианы тоже хорошо видно.

      Мать явно негодует, а девушке становится смешно – она действительно плохая девочка, раз совершила такое. Но ей нравится быть плохой. И нравится делать то, что она делает. Но если мать узнает и об этом, всему придет конец.

      Но мать знает лишь о татуировке. Славно.

      – С ума сошла? – спрашивает Эмма звенящим от переполняющих чувств голосом. – Что ты забыла в этом месте?

      Диана не отвечает. Она не хочет прятать взгляд, потому что не считает себя виноватой, но и на мать смотреть тоже не хочет – просто пялится в серую стену.

      – Ты сделала татуировку, – говорит уверенно мать, ее взгляд «прощупывает» руки и ноги дочери. – Скорее всего, не маленькую – ты вышла оттуда через несколько часов. Я ведь права?

      Диана пожимает плечами. Ее раздражает эта ситуация, ее бесит то, что за ней следят, но что она может поделать?

      Мать, словно понимая это, вдруг резким движением задирает майку и, видя, чем украсила свое тело ее дочь, ахает. Для нее это как выстрел в голову. Дочь изуродовала свое тело!

      Диана не ожидает этого и, наконец,