Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

налью. Не в кабаках такой продают.

      – А не интересовался ли ты, сударь, как зовут эту самую шляхтянку, на которой Богун жениться собрался?

      – А на кой мне, досточтимый наместник, ее имя! Знаю только, что когда она Богуну рога наставит, то будет госпожой оленихой величаться.

      Наместник почувствовал огромное желание дать пану Заглобе по уху, а тот, ничего не заметив, продолжал:

      – Ох и красавчик был я смолоду! Рассказал бы я тебе, за что муки в Галате принял! Видишь дырку во лбу? Довольно будет, если скажу, что ее мне евнухи в серале тамошнего паши пробили.

      – А говорил, что пуля разбойничья!

      – Говорил? Правду говорил! Всякий турчин – разбойник. Господь не даст соврать!

      Дальнейшая беседа была прервана появлением Зацвилиховского.

      – Ну, сударь наместник, – сказал старый хорунжий, – байдаки готовы, гребцы у тебя люди верные; отправляйся же с богом, хоть сейчас, если желаешь. А вот и письма.

      – Тогда я велю людям идти на берег.

      – В какие края ты, ваша милость, собрался? – поинтересовался пан Заглоба.

      – На Сечь.

      – Горячо тебе там будет.

      Однако наместник предупреждения этого уже не слышал, потому что вышел из дома на подворье, где при конях находились казаки, совсем уже готовые в дорогу.

      – В седло и к берегу! – скомандовал пан Скшетуский. – Лошадей перевести на челны и ждать меня.

      В доме тем временем старый хорунжий сказал Заглобе:

      – Слыхал я, что ты, сударь, с полковниками казацкими якшаешься и пьянствуешь с ними.

      – Pro publico bono, ваша милость хорунжий.

      – Быстрый умом ты, сударь, и его у тебя поболе, чем стыда. Хочешь казаков in poculis[50] расположить к себе, чтобы, если победят, друзьями твоими были.

      – А что ж! Мучеником турецким будучи, казацким стать не тороплюсь, и нет в том ничего удивительного, ибо два грибочка доведут до гробочка. В рассуждении же стыда, так я никого не приглашаю испить его со мною – сам же изопью, и, даст Бог, он мне не меньше меда вот этого по вкусу придется. Заслуга – она, что масло, наверх всплывет.

      В этот момент вернулся Скшетуский.

      – Люди уже выступили, – сказал он.

      Зацвилиховский налил по чарке:

      – За счастливую поездку!

      – И благополучное возвращение! – добавил пан Заглоба.

      – Плыть вам легко будет, вода безбрежная.

      – Садитесь же, милостивые государи, допьем. Невелик бочонок-то.

      Они сели и разлили мед.

      – Интересные края повидаешь, ваша милость, – говорил Зацвилиховский.

      – Уж ты пану Гродзицкому в Кудаке от меня поклонись! Вот солдат так солдат! На самом краю света сидит, вдали от присмотра гетманского, а порядок у него, дай боже такому во всей Речи Посполитой быть. Я-то знаю и Кудак, и пороги. Бывало, туда чаще ездили, и тоска прямо за душу берет, как подумаешь, что все это прошло, минуло, а теперь…

      Тут

50

За кубками (лат.).