Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

осенять комнату и всех присутствующих.

      – Во имя Бога и Отца, во имя Спаса и Святой Пречистой! – заговорил слепой. – Если вы апостолы и благую весть несете, добро пожаловать под христианский кров. Аминь.

      – Извините, судари, – буркнула княгиня. – Он не в своем уме.

      Василь же, осеняя всех крестом, продолжал:

      – Яко стоит в «Трапезах апостольских»: «Пролившие кровь за веру – спасены будут; погибшие ради благ земных, корысти ради или добычи – прокляты будут…» Помолимтесь же! Горе вам, братья! Горе и мне, ибо за-ради добычи творили мы войну! Господи, помилуй нас, грешных! Господи, помилуй… А вы, мужи, издалека притекшие, какую весть несете? Апостолы ли вы?

      Он умолк и, казалось, ждал ответа, поэтому наместник немного погодя отозвался:

      – Недостойны мы столь высокого чина. Мы всего лишь солдаты, за веру умереть готовые.

      – Тогда спасены будете! – сказал слепой. – Но не настал для нас еще день избавления… Горе вам, братья! Горе мне!

      Последние слова сказал он, почти стеная, и такое безмерное отчаяние написано было на его лице, что гости не знали, как себя повести. Тем временем Елена усадила слепого на стул, а сама, выскользнув в сени, тут же возвратилась с лютней.

      Тихие звуки пронеслись по комнате, и, вторя им, княжна запела духовную песню:

      Ночью и днем я взываю в надёже!

      Снижди к слезам и моленьям усердным,

      Грешному стань мне отцом милосердным,

      Смилуйся, Боже!

      Слепец откинул голову назад, вслушиваясь в слова, действовавшие на него, казалось, как целительный бальзам, ибо с измученного его лица постепенно исчезало выражение боли и страха; потом голова несчастного упала на грудь, и он остался сидеть, словно бы в полусне или полуоцепенении.

      – Если песню допеть, он и вовсе успокоится, – тихо сказала княгиня. – Видите ли, судари, безумие его состоит в том, что он ждет апостолов; и, кто бы к нам ни приехал, он тотчас же выходит спрашивать, не апостолы ли…

      Елена между тем продолжала:

      Выведи, Господи, дух удрученный, –

      Он заплутал в бездорожной пустыне;

      Он одинок, как в безбрежной пучине

      Челн обреченный.

      Нежный голос ее звучал все сильнее, и – с лютней в руках, с очами, вознесенными горе, – она была так пленительна, что наместник глаз с нее не сводил. Он загляделся на нее, утонул в ней и позабыл обо всем на свете.

      Восхищение наместника было прервано старой княгиней:

      – Довольно! Теперь он нескоро проснется. А пока что прошу ваших милостей повечерять.

      – Пожалте на хлеб и соль! – эхом отозвались на слова матери молодые Булыги.

      Господин Розван, будучи галантнейшим кавалером, подал княгине руку, что увидев, пан Скшетуский двинулся тотчас к княжне Елене. Сердце, точно воск, растаяло в нем, когда он ощутил на своей руке ее руку. Глаза его засверкали, и он сказал:

      – Похоже, что и ангелы