Потоп. Огнем и мечом. Книга 2. Генрик Сенкевич

меня за невежу.

      – Так весь и сияешь! Чистый тебе снегирь! Ну, уж коли панна враз не влюбится, так, верно, и глаз у нее нет!

      Но тут прибежали две младшие дочки Пакоша с подойниками в руках – они возвращались с обеденной дойки. Увидев Володыёвского, девушки застыли в изумлении.

      – Прямо тебе король! – сказала Зоня.

      – Как на свадьбу нарядился! – прибавила Марыська.

      – А может, свадебку и сыграем, – засмеялся старый Пакош. – К панне нашей полковник едет.

      Не успел старик кончить, как подойник выпал из рук Марыси, и молочная река полилась прямо под ноги Володыёвскому.

      – Что рот разинула! – сердито сказал Пакош. – Экая коза!

      Марыся ничего не ответила, подняла подойник и молча ушла.

      Володыёвский вскочил на коня, за ним выстроились оба его стремянных, и все трое отправились в Водокты. Денек выдался красный. Майское солнце играло на нагруднике и шлеме Володыёвского, и, когда он издали мелькал между вербами, казалось, что по улице катится еще одно солнце.

      – Любопытно знать, с перстеньком буду я ворочаться иль с арбузом? – пробормотал рыцарь.

      – Что ты сказал, пан полковник? – спросил Сыруц.

      – Дурень!

      Стремянный стегнул коня по крупу, а Володыевский продолжал:

      – Счастье, что не впервой.

      Эта мысль очень его ободрила.

      Когда они приехали в Водокты, панна Александра в первую минуту не признала полковника, так что ему пришлось еще раз назвать свое имя. Тогда она поздоровалась с ним любезно, но как-то сдержанно и принужденно, он же представился ей с отменной учтивостью, ибо хоть и был солдатом, не придворным, однако подолгу бывал при разных дворах и пообтерся между людьми. Он отвесил весьма почтительный поклон и, прижав руку к сердцу, вот что сказал ей:

      – Я приехал к тебе, милостивая панна, о здоровье справиться, не захворала ли ты, случаем, с перепугу. Надо бы на другой же день приехать, да боялся я надоесть тебе.

      – Это очень любезно с твоей стороны, милостивый пан, что ты не только спас меня от гибели, но и не забыл обо мне. Садись, будь дорогим гостем.

      – Милостивая моя панна, – ответил пан Михал, – когда бы я забыл тебя, недостоин был бы я той милости, какую Бог оказал мне, позволив подать руку помощи столь достойной особе.

      – Нет, это я сперва должна Господа Бога благодарить, а затем и тебя, пан полковник!

      – Коли так, возблагодарим вдвоем Господа Бога, ибо ни о чем не молю я Его так усердно, как о том, чтобы с Его изволения и впредь защищать тебя от всяких бед.

      При этих словах Володыёвский встопорщил свои навощенные усики, и без того торчавшие выше носа, – так доволен он был собою, что сразу сумел войти in medias res[13] и выложить все начистую. Панна Александра сидела смущенная и молчаливая, а уж красивая, как день весенний. Легкий румянец выступил у нее на щеках, а глаза она прикрыла ресницами, от которых тень падала на щеки.

      «Это смущение –

13

В самую суть (лат.).