Черный хлеб дорог. Русский хтонический рассказ. Алексей Небыков

с указателем «Кедрач», я увидел слабый луч света, еле-еле пробивающийся сквозь удушливую тьму окрестностей деревни. На мгновение мне показалось, что в отблесках света среди теней примыкающего к дороге леса стоит рослый мужчина в ватнике и картузе. А рядом с ним, сжимая в руках смоляную кошку, – маленький мальчик. Вернувшись в тот день в город, я упал, не раздеваясь, на кровать и проспал в лихорадке не менее недели.

      Уже потом, спустя годы, мне удалось разыскать в архивах сведения о своей семье. Мой прадед так же, как и дед, был одержим дагерротипом. Он работал в Европе с известным французским фотографом и воздухоплавателем, который поражал позирующих во время напряженной дагерросъемки разлетающимися из рук электрическими искрами. В те дни посмертная съемка была популярной. Ее доступность в сравнении с живописным портретом позволяла беднякам сохранять редкую наглядную память об усопших. А еще люди прошлого наделяли фотографию мистическим смыслом: кто-то верил, что запечатленные души ушедших будут жить в мрачных портретах, а кто-то, что сделанный вовремя снимок способен обмануть смерть и вернуть из потустороннего мира жизненные силы умершему.

      Я нескоро, но дописал роман. Это случилось в день рождения деда. Чувство события захватило меня, и я отправился в город гулять по улицам до поздней ночи. Вернувшись в возбужденном состоянии, я долго не мог открыть дверь, а справившись с ней, повалился спать прямо на пороге.

      Мне снилось, что я купил дом и отправился его обживать. Вбивая в навигатор деревню «Кедрач», я нисколько не удивился и даже расхохотался от удовольствия. Мелькнувшему на пути указателю «кЕДрАч» я просигналил в ответ. Кот под колеса в этот раз не бросился, погода стояла ясная, никакой тьмы, дождя или тумана. На подъезде меня встретил сосед, тот самый, подволакивающий ноги. Я спросил, много ли теперь в деревне живет людей? Он ответил, что теперь немного. А что так? Память, говорит, меня подводит, но помню, был повальный туберкулез, многие померли, а те, кто нет, благодаря твоему прародителю и теперь по деревне бродят, правда, кто-то из них онемел, а кто-то совсем безлюдым стал. Но коли я приехал, сегодня все ко мне и придут, чтобы здороваться и насовсем принимать. И он улыбнулся гнилыми зубами. «Как так придут? Зачем насовсем?» – думал я во сне и странно для самого себя, невозможно радовался.

      Дальше продолжалось все точно в бреду. Загнав во двор машину, я полез на чердак, растворил настежь ставни, сбросил пелену с зеркала и стал налаживать дагерр. Через какое-то время полезли ко мне наверх поселяне. Ветхие, сыпучие, желтые, смрадные, совсем в общем, неживые. Окружили меня и давай тащить к зеркалу. Принесли кронштейн, подвесили за шкирку. Кряхтят, сопят, хрипят, а слова живого не скажут. Тут сосед из дома напротив берет со стола дагерр и начинает мертвецов со мной фотографировать. Как закончу, кричит, одним из нас станешь, будешь так же ноги подволакивать и молчать. А я смотрю, будто дед сидит за столом в нарезном кресле, на коленях у него мальчик,