Черный хлеб дорог. Русский хтонический рассказ. Алексей Небыков

«Роман-газеты»

      «Мир рассказов Алексея Небыкова мрачен и полон неведомого. При этом, зло у автора остаётся злом, а стиль не переходит в стилизацию. Возможно, именно такой и должна быть настоящая русская готика. В рассказах Небыкова языческое внутри человека и вне его становится откровенно опасным, овеществлённо чудовищным. Но выбор всё равно есть у каждого – либо жизнь духа, либо жизнь насекомых. А финал почти каждой истории сборника способен удивить самого искушенного читателя»

      Иван Родионов, критик, редактор, обладатель премии «Литблог» от «Большой книги», член жюри премий «Национальный бестселлер», «Лицей» и «Ясная Поляна»

      Обложка и иллюстрации Алиса Бошко

      Посвящается моим родителям, семье и учителям.

Алексей Небыков

      Ждана

      Но бывает так, что постучится запоздалый путник и, пригретый, забывает, что он пришел на минуту, и остается навсегда.

      «Яр», Сергей Есенин

      – Все мы затворимся здесь, мама, все скроемся в непробудной тишине. Одиноко и пусто тут у тебя, как и у меня дома. Ведь ты боле не шаркаешь уже под моими окнами, не слышу по ночам хряста попадающих тебе под ноги сучьев, – обращалась к покосившемуся кресту Ждана, раскосмаченная коса ее выбивалась из-под платка, мрачная юбка доставала до земли.

      Кладбище, мертвый сон вокруг, однообразные унылые могилы, ни щебетанья птиц, ни огня, ни света, одни обломки жизни. Но что-то тянуло, раз за разом, Ждану сюда, будто тепла в этой промерзлой земле было больше, чем в ее родной деревне.

      Солнце скрывалось за лесом, с вечера падал снег. Ровно, неспешно он покрывал все кругом. Внезапно засвистел ветер. Он зашуршал, заговорил о чем-то, обжег Ждане лицо, ободрал руки. Наклоненные черные сосны беспокойно зашумели, кресты затрещали. Покров тишины вдруг наполнился хрипами и шорохами. Тревожно стало Ждане, неспокойно. Засобиралась она домой, простилась с матерью и отправилась в дорогу. У околицы погоста набежала на сдохлую кобылу, испугалась, как в первый раз, и еще пуще прежнего зачастила к дому.

      Подбежав к родной калитке, увидела, что защелка отброшена, значит, кто-то пришел, кто-то чужой или, наоборот, близкий. Разросшийся во дворе многолетний граб заголосил ветвями на ветру, встречая хозяйку. Он точно предупреждал ее о людском присутствии. Сердце ее затрепыхалось, дыханье застыло, глаза тыкались по задворкам в поисках человека или хотя бы его тени. Внезапный крик испуганной совы эхом разрезал воздух. Ждана оглянулась, а вновь обратив свой взор в сторону дома, увидела незнакомца. Он стоял в пролете двери и разглядывал ее.

      – Какая славная ты, смазливая. Глаза – искрой, брови – вербой, а губы, поди, вязки точно мед, – обратился он к Ждане, снимая шапку и спускаясь с крыльца. В расстегнутой заячьей шубе с просторными рукавами, в широких штанах, заправленных в голенища, с ружьем за спиной, ладный в плечах и в росте, он так же, как и отец когда-то, встречал ее во дворе, и что-то давно забытое затеплилось у нее внутри.

      – Ерник ты, как я погляжу! – отвечала она ему, и по щекам ее полыхнул румянец. – Откуда ты такой появился?

      – Давно уж брожу по лесу, никак не могу в утишье остановиться. Вот набрел, наконец, на деревню твою, да нет никого в ней, где поселяне-то?

      – Ушли все, да сгинули! Бают, что бесталанные мы, али с глазу дурного, али после осуда злого, – и, пристально посмотрев на парня, добавила:

      – И ты уйдешь.

      – Самдели! А покусакать что-то у тебя есть, красавица?

      – Было бы, что кусакать, сама бы не отчуралась, второй день ничего путного не жевала.

      – Ну, небось, я тебя прижалею, мы с тобой теперь глухаря зажарим, сей раз ощипаю, выпотрошу, растагарю очаг, и буде нам тепло и сытно!

      И он, заулыбавшись, пошел в дом, шумя на ходу и распоряжаясь, точно хозяин.

      В доме запахло березняком, трескучий огонь засопел в печке, Ждана затеплила гасницу, расстелила скатерть и поставила самовар. Аромат древесины смешался с благоуханием тлеющих смоляных шишек и расплылся по хате, навевая давно забытые воспоминания о полном доме, заботе и мужском участии.

      Ждана ела падко в полной тишине, не роняя ни взгляда, ни слова. Незнакомец с умилением смотрел на нее, выглядел что-то у себя в котомке, сунул в карман и, подойдя к столу, сел рядом.

      – Ну, выбирай, – и он рассыпал перед ней ладони, а на них ленты разноцветные, одна румянее другой.

      Ждана несмело взяла желтую и спрятала в руке, незнакомец положил на стол еще красную и синюю, остальные убрал и, подмигнув ей, принялся за еду.

      – Спасибо тебе за гостинцы, путник, а дорога-то куда тебя ведет?

      – Да маюсь по свету я, долю свою ищу, износились и душа, и тело. Кем только в миру не оборачивался: и охотником, и старателем, и бродягой. Да все как-то мимо шло, и нет боле воли скитаться. Обещался вернуться домой, когда опостылеет. Туда и путь держу, – услышала Ждана в ответ, и надежды ее опрокинулись.

      Она вскочила, захотела схватить посуду, сбежать из-за стола, но