Полковник милиции Владислав Костенко. Книга 5. Тайна Кутузовского проспекта. Юлиан Семенов

понимает каждого («знает» в этом случае звучит кощунственно, протокольно: впрочем, и «понимает» – не то, «ощущает» – так вернее).

      – Каких? – спросил он, медленно выпив стакан водки. – Сформулируй вопрос точнее, Маняш…

      – После всех этих ужасов, о которых пишут, после моря крови… У меня перед глазами все время стоит письмо Мейерхольда, как его, старика, били молодые люди, которые не могли не помнить театра имени Мейерхольда… Как можно остаться идейным? Я понимаю, это не мимикрия, но все же, по-моему, это борьба за себя, Славик, борьба за свою обгаженную жизнь, за крушение идеи…

      Костенко ковырнул картошку, есть, однако, не стал, хотя мечтал об ужине, пока трясся в автобусе…

      – Робеспьер был идейным человеком, Маняш…

      – А сколько голов нарубил?

      – Давай тогда предадим анафеме и Пугачева, и Кромвеля, и Разина… Действие рождает противодействие… Око за око, зуб за зуб… Из ничего не будет ничего… После республики Робеспьера появилось консульство «железных» диктаторов, а после – император Наполеон… А потом вернулись Бурбоны, родившие – своей дурью – террор новой революции, которая наряду с лучшими людьми поднимает и муть, люмпен, жестокость, месть… Но ведь – через кровь и восстания – все кончилось демократической республикой… Значит, несмотря на реакцию, кто-то хранил веру в государственную уважительную доброту? Если бы до февраля семнадцатого Россия властвующая – крохотулечка, процент от всего населения – поделилась своими благами с массой народа, думаешь, люди б пошли громить околотки? Если б в сентябре Керенский дал народу хоть что-либо, кроме свободы слова и митинга, думаешь, Октябрь победил бы?

      – Ты стал отставным крамольником, – сказала Маша и автоматически, по привычке, включила маленький приемник.

      – Выключи, – сказал Костенко. – Как не стыдно…

      – Мне не стыдно, Славик… Мне страшно. И чем дальше – тем больше… Сейчас всем страшно, милый…

      – Оттого, что много говорим, а мало делаем?

      – Так думаете вы, мужчины, умные – особенно… А ты постой в очереди… Ради интереса – постой… Злоба людей душит, понимаешь?! Черная, одержимая… И – толкают друг друга, осатанело толкают, Славик, с яростной сладостью толкают, а локти – хуже кулаков, такие костистые, такие безжалостные… Детей толкают, Славик!.. Поешь картошки, пожалуйста… Я уж и так второй раз на плиту ставлю, перехрустит… Да, забыла, тебе какой-то Птицын звонил… Раза четыре…

      – Кто такой?

      – Я же не знаю твоих знакомых, Славик. Птицын и Птицын… Сказал, что он тебе очень нужен…

      – Наверное, из Совета ветеранов… Телефон оставил?

      – Нет.

      Костенко начал уплетать картошку, усмехнулся:

      – Найдет, если он мне нужен… Если б я ему понадобился – тогда другое дело… Заметила, как мы разобщены и не умеем друг другом пользоваться? Нет, не шкаф достать или там заказ к празднику – а в общем государевом деле… Погоди, Маня, – он вдруг поднялся. – А ты фамилию не спутала? Может, Ястреб звонил?

      Она расхохоталась:

      – Точно, Ястреб, я ж говорю, птичья фамилия!

      …В киоске