Керенский. Добивающий удар. Алексей Птица

кандидат на требуемую роль. Это был старый марксист, причём марксист настоящий, а не те партии-прилипалы, что называли себя марксистами, а по сути не имели ни малейшего к этому, почти религиозному течению, отношения. Меньшевики, большевики, анархисты-максималисты и прочие бундовцы – всё это были партии, выдумавшие свои лозунги, говорящие на своём социалистическом сленге и не имевшие нормальной программы.

      Да ладно бы марксисты, но коммунистами себя называли не большевики или меньшевики, а анархисты, да и сам термин коммуна, то есть община, весьма двусмысленно звучит. Как известно, общее – значит ничьё.

      То есть, надо искать Плеханова и разговаривать с ним, а там посмотрим. Пристрелить старого марксиста, если он попытается вести двойную игру, будет сложно, но возможно. Плеханов уже довольно стар, а значит будет опасаться за свою жизнь, тем более сейчас, когда многие лидеры революционных партий один за другим отчаливают на тот свет.

      За всеми этими размышлениями наступил обед, к которому, как водку к закуске, привезли и Модеста Апоксина. Но Керенский редко пил спиртное и сегодняшний обед не стал исключением. А потому, он спокойно закончил трапезничать и только тогда двинулся в кабинет, куда быстро привели и газетчика.

      Модест Апоксин, угодливо зажав в кривых ручонках новый котелок, несмело заглянул в кабинет, робко перед этим постучав.

      – Заходите, Апоксин, присаживайтесь вот здесь, – и Керенский показал рукой на стул.

      – Как я рад, что вы выжили.

      – Я тоже, Модест, я тоже. Как там идут дела с моей газетой?

      – Дела идут замечательно.

      – Замечательно? Угу, замечательно, что замечательно. Вы уже написали о покушении на меня на Дворцовой площади?

      – Да-да, я позволил, позволил себе взять труд об этом указать. Я так переживал за вас, так переживал, что и словами не могу передать.

      Апоксин при этом подался вперёд, оторвав тощий зад от стула.

      – Сидите, – бросил Керенский и грозно взглянул на Модеста. – Наверное радовались, что меня могут убить, а денежки все вам достанутся. А?!

      – Нет-нет, что вы, что вы, как можно, да я…

      – Да вы послушайте, Модест, я же вижу вас насквозь, все ваши деяния и мысли отражены на вашем покатом лбу, всё ведь ясно видно, вот посмотрите, – и Керенский, быстро покопавшись в ящике стола, извлёк небольшое зеркало и протянул его газетчику.

      Апоксин со страхом взглянул в отражение, словно действительно страшась увидеть там то, что было написано на его лбу, по словам Керенского. Естественно, он ничего там не нашёл, кроме своего испуганного и побелевшего от страха лица.

      – Вот видите?

      – Неет, я ничего не вижу!

      – В смысле, вы своего лица не видите?

      – Вижу.

      – А чего тогда обманываете меня?

      – Я не обманываю вас.

      – Ну, как же, Модест, вы только что сказали, что ничего не видите, но потом быстро переменили своё мнение и сказали, что видите.

      – Но…

      – Хватит! – Керенский резко ударил