Петербург. Андрей Белый

сенатор.

      Чтоб оборвать свои мысли, Александр Иванович снова стал изливать эти мысли в тускловатые речи:

      – «Вы вот слушаете, Николай Аполлонович, мою болтовню: а между тем и тут: во всех этих моих разговорах, например в утверждении моей личности, опять-таки примешалось недомогание, Я вот вам говорю, спорю с вами – не с вами я спорю, а с собою, лишь с собою. Собеседник ведь для меня ничто равно не значит: я умею говорить со стенами, с тумбами, с совершенными идиотами. Я чужие мысли не слушаю: то есть слышу я только то, что касается меня, моего. Я борюсь, Николай Аполлонович: одиночество на меня нападает: я часами, днями, неделями сижу у себя на чердаке и курю. Тогда мне начинает казаться, что все не то. Знаете ли вы это состояние?»

      – «Не могу ясно представить. Слышал, что это бывает от сердца. Вот при виде пространства, когда нет кругом ничего… Это понятнее мне».

      – «Ну, а я – нет: так вот, сидишь себе и говоришь, почему я – я: и кажется, что не я… И знаете, столик это стоит себе передо мною. И черт его знает, что он такое; и столик – не столик. И вот говоришь себе: черт знает что со мной сделала жизнь. И хочется, чтобы я – стало я… А тут м ы… Я вообще презираю все слова на „е р ы“, в самом звуке „ы“ сидит какая-то татарщина, монгольство, что ли, восток. Вы послушайте: ы. Ни один культурный язык „ы“ не знает: что-то тупое, циничное, склизкое».

      Тут незнакомец с черными усиками вспомнил лицо одной его раздражавшей особы; и оно напомнило ему букву «еры».

      Николай Аполлонович, как нарочно, вступил с Александром Ивановичем в разговор.

      – «Вы вот все о величии личности: а скажите, разве над вами контроля нет; сами-то вы не связаны?»

      – «Вы, Николай Аполлонович, о некой особе?»

      – «Я ни о ком ровно: я так…»

      – «Да – вы правы: некая особа появилась вскоре после моего бегства из льдов: появилась она в Гельсингфорсе».

      – «Это, что же особа-то – инстанция вашей партии?»

      – «Высшая: это вот вокруг нее-то и совершается бег событий: может быть, крупнейших событий: вы особу – то знаете?»

      – «Нет, не знаю».

      – «А я знаю».

      – «Ну вот видите: давеча вы сказали, что будто вы и не в партии вовсе, а в вас – партия; как же это выходит: стало быть, сами-то вы в некой особе».

      – «Ах, да она видит центр свой во мне».

      – «А бремена?»

      Незнакомец вздрогнул.

      – «Да, да, да: тысячу раз да; некая особа возлагает на меня тягчайшие бремена; бремена меня заключают все в тот же все холод: в холод Якутской губернии».

      – «Стало быть», – сострил Николай Аполлонович, – «физическая равнина не столь удаленной губернии превратилась-таки в метафизическую равнину души».

      – «Да, душа моя, точно мировое пространство; и оттуда, из мирового пространства, я на все и смотрю».

      – «Послушайте, а у вас там…»

      – «Мировое пространство», – перебил его Александр Иванович, –