Юмористические рассказы. Аркадий Аверченко

палец его твердо и значительно устремляется на хозяина. Как боевой конь при звуке трубы, он выпрямляется при одном намеке на когда-то и кем-то совершенную несправедливость.

      – Вы мне позвольте! Я долго молчал, полагал, может, одумаетесь. Ан оно вот что… Проклял! Это по правде, а? А тебя бы, старого дурака, проклясть – ты бы что запел? Она девица молодая, ей кон… фекты…

      Дальше он начинает хрипеть, потому что рука хозяина схватывает его за ворот.

      – А, так ты меня же… и упрекаешь! Я, может, страдал, как в аду, два года; а ты… конфекты! Я тебе дам конфекты… Не сметь! Уходи, пока я не расшатался! Плохо будет… И не смей никогда ко мне ходить с такими словами… Уходи!

      Через минуту Фома Еремеич, еще более похудевший и печальный, шагает по улице. Во впадинах под глазами сверкает по слезинке, и губы дрожать от недавней обиды.

      Он бросает взгляд на залитую холодным лунным светом улицу, на прозрачное звездное небо и шепчет сокрушенно:

      – Такой широкий мир, и так мало правды… Гм… Даже странно!

      Двойник

      Молодой человек Колесакин называл сам себя застенчивым весельчаком.

      Приятели называли его забавником и юмористом, а уголовный суд, если бы веселый Колесакин попал под его отеческую руку, разошелся бы в оценке характера веселого Колесакина и с ним самим, и Колесакиновыми приятелями.

      Колесакин сидел на вокзале небольшого провинциального города, куда он приехал на один день по какому-то вздорному поручению старой тетки.

      Его радовало все: и телячья котлета, которую он ел, и вино, которое он пил, и какая-то заблудшая девица в голубенькой шляпке за соседним столиком – все это вызывало на приятном лице Колесакина веселую, благодушную улыбку.

      Неожиданно за его спиной раздалось:

      – А-а! Сколько зим, сколько лет!!

      Колесакин вскочил, обернулся и недоумевающе взглянул на толстого красного человека, с лицом, блестевшим от скупого вокзального света, как медный шар.

      Красный господин приветливо протянул Колесакину руку и долго тряс ее, будто желая вытрясти все колесакинское недоумение:

      – Ну как же вы, батенька, поживаете?

      «Черт его знает, – подумал Колесакин, – может быть, действительно где-нибудь познакомились. Неловко сказать, что не помню».

      И ответил:

      – Ничего, благодарю. Вы как?

      Медный толстяк расхохотался.

      – Хо-хо! А что нам сделается?! Ваши здоровеньки?

      – Ничего… Слава богу, – неопределенно ответил Колесакин и, из вежливого желания поддержать с незнакомым толстяком разговор, спросил: – Отчего вас давно не видно?

      – Меня-то что! А вот вы, дорогой, забыли нас совсем. Жена и то спрашивает… Ах, черт возьми, вспомнил! Ведь вы меня, наверное, втайне ругаете?

      – Нет, – совершенно искренно возразил Колесакин. – Я вас никогда не ругал.

      – Да знаем… – хитро подмигнул толстяк. – А за триста-то рублей! Куриозно! Вместо того чтобы инженер брал у поставщика, инженер дал поставщику! А ведь я, батенька, в тот же вечер и продул