Юмористические рассказы. Аркадий Аверченко

тихо, задумчиво улыбнулся.

      – Да, дядюшка! В будущий ваш приезд этого не будет… Я закажу стеклянные полы…

      – По… чему стеклянные?

      – Стеклу не больно. Оно – не растительный предмет… Стулья у меня будут железные, а постели из мелкой металлической сетки…

      – А… матрац и… подушки?.. – робко смотря на меня, спросил дядя.

      – Они хлопчатобумажные! Хлопок растет. Позвольте рассказать вам одну…

      – Знаю, – печально махнул рукой дядя. – Хлопок рос, а пришли злые люди…

      Он встал со стула. Вид у него был расстроенный, и глаза горели голодным блеском, так как он пил только молоко.

      – Может быть, вы желали бы пройтись после обеда по саду? – спросил я. – Мне нужно кое-чем заняться, а вы погуляйте.

      Он встал, робкий, голодный, и заторопился:

      – Хорошо… не буду тебе мешать… Пойду погуляю…

      – Только, – серьезно сказал я, – одна просьба: не ходите по траве… Она вам ничего не скажет, но ей больно… Она будет умирать под вашими ногами.

      Я обнял его, прижал к груди и шепнул:

      – Когда будете идти по дорожке – смотрите под ноги… У меня болит сердце, когда я подумаю, что вы можете раздавить какого-нибудь несчастного кузнечика, который…

      – Хорошо, мой друг. У тебя ангельское сердце…

      Дядя посмотрел на меня робко и подавленно, с чувством тайного почтения и страха. Втайне он, очевидно, и сам был не рад, что разбудил во мне такую чуткую, нежную душу.

      Когда он ушел, я вынул из буфета хлеб, вино, кусок ростбифа и холодные котлеты.

      Потом расположился у окна и, уничтожая эти припасы, любовался на прогуливавшегося дядюшку.

      Он шагал по узким дорожкам, сгорбленный от голода, нагибаясь время от времени и внимательно осматривая землю под ногами… Один раз он машинально сорвал с дерева листик и поднес его к рту, но сейчас же вздрогнул, обернулся к моему окну и бросил этот листик на землю.

      Прожил он у меня две недели – до самой своей смерти.

      Мы ходили босиком, пили молоко и спали на голых железных кроватях.

      Смерть его не особенно меня удивила.

      Удивился я, только узнав, что хотя он и жил в Сибири, но имел все свойства самарского дядюшки: после его смерти я получил тощий засаленный пучок кредиток – так, тысячи три.

      Широкая Масленица

      Кулаков стоял перед хозяином гастрономического магазина и говорил ему:

      – Шесть с полтиной? С ума сойти можно! Мы, Михайло Поликарпыч, сделаем тогда вот что… Вы мне дайте коробку зернистой в фунт, а завтра по весу обратно примете… Что съедим – за то заплачу. У нас-то ее не едят, а вот гость нужный на блинах будет, так для гостя, а?

      «Чтоб тебе лопнуть, жила!» – подумал хозяин, а вслух сказал:

      – Неудобно это как-то… Ну, да раз вы постоянный покупатель, то разве для вас. Гришка, отвесь!

      Кулаков подвел гостя к столу и сказал, потирая руки:

      – Водочки перед блинами, а? В этом удивительном случае хорошо очищенную, а? Хе-хе-хе!..

      Гость опытным взглядом обвел