Дверь в стене. Герберт Джордж Уэллс

– дама с умным лицом и профилем римской статуи – отличалась поверхностным глубокомыслием. Она с явным интересом слушала индуса. Посему мисс Хокинс снова повернулась к Габбитасу.

      – В общем, я так больше не могу, – сказал Габбитас.

      – Говори потише, – попросила мисс Хокинс.

      – Я не могу так больше, любимая, – повторил Габбитас, стараясь вложить как можно больше нежной страсти в хриплый шепот.

      – Что же нам делать? – спросила мисс Хокинс.

      – Бежать, – ответил Габбитас. – Бросим все и уедем куда-нибудь, где солнечный кли…

      – Тише! – оборвала его мисс Хокинс. – Идут сюда, будут просить меня спеть. Я скоро. Обожди немного.

      Мистер Габбитас отпустил ее от себя со всей учтивостью, на какую только был способен в сей судьбоносный момент, и нашел место у стены, откуда можно было лицезреть профиль возлюбленной.

      – Ужасно умна, – сказал своему другу изящный молодой человек, стоявший слева от него.

      – И добродетельна, – заметил его приятель. – Но это неправильно. Она должна позволить себе какую-нибудь маленькую… фривольность. Одним пением интересен не будешь.

      – Она это понимает, – заметил изящный молодой человек. – Она достаточно умна. Будет некое приключение…

      – Боже мой! Подозревать мою прелестную маленькую Минни в подобных помыслах… – пробормотал себе под нос Габбитас. – Решительно невозможно это слушать. – И он поспешно занял другое свободное место у стены.

      Вскоре он уже с чувством бесконечного облегчения шептал Минни:

      – Как же приятно снова быть с тобой! Итак, любимая, скажи откровенно, сможешь ли ты, решишься ли… сбежать со мной? Если б ты только знала, как я тоскую по тебе, как душа моя жаждет… – (Очень громко.) – Я замечательно провел время!

      Последняя фраза была произнесена, поскольку кто-то неожиданно возник прямо за спиной мисс Хокинс.

      – Ушли, – сказал Габбитас. – Скажи мне, любимая, поскорее. Прошепчи. Решишься? – (Пауза.)

      – Ради тебя, – еле слышно прошептала мисс Хокинс, потупившись.

      Габбитас воспринял это как согласие.

      – Моя милая, только моя! Теплый климат благотво… Здесь слишком жарко, не находишь?

      – Что тебя беспокоит?

      – Миссис Габбитас на меня поглядела. Кажется, хочет домой. Теософ ее оставил.

      Проницательный наблюдатель не преминет заметить, что муж, замысливший сбежать от жены, пускай у нее скорее одухотворенное, нежели красивое лицо и она склонна к философствованию, обязательно будет испытывать угрызения совести. И Габбитас испытывал. Даже в браке, прочность которого обусловлена главным образом меркантильными соображениями, необходимость совместного проживания невольно порождает привычку считаться с чувствами друг друга.

      – Вечер удался на славу, дорогая, – заметил Габбитас. – И сэндвичи подавали отменные.

      – Да, – отозвалась миссис Габбитас, обращая на мужа мечтательный взор. – Сэндвичи отменные и антураж. И музыка. Вечер несказанно хорош.

      – Рад,