Услышь нас, Боже. Малькольм Лаури

Но хотя бы писал, регулярно, как редко когда писал для себя.

      Выходим из Кюрасао…

      Frère Jacques

      Frère Jacques

      Dormez-vous?

      Dormez-vous?

      Sonnez les matines!

      Sonnez les matines!

      Вход – теперь выход – из гавани Кюрасао со стороны Венесуэлы: последний взгляд на парящий понтонный мост, непосредственное ощущение характерной оригинальности этого места.

      Теперь – пустынное побережье; маленькая лагуна с крошечной церковкой справа от входа, чуть дальше – холм бурого цвета, еще дальше – холм винно-бордовый, а еще дальше – лиловый.

      Единственный домик.

      На крайнем правом фланге (если смотреть в сторону порта) виднеются зловещие цистерны цвета свинца или потемневшей стали, каждая – с крошечной точкой посередине (тень на одной, будто тень человека), похожие на отпиленные стволы пушек, под ними стоят нефтяные танкеры, «где козы носят зеленые очки, чтобы съесть вместо травы утреннюю газету»… Замок и справа – отвесный обрыв, как в Монтане; еще несколько средневековых замков возвышаются меж нефтяными резервуарами, маленькая лагуна с парусными судами, переходящая в некое подобие диких йоркширских болот…

      Небольшие тенистые острова на закате; скальные образования, напоминающие Стоунхендж.

      Последнее зрелище: три одинокие бругмансии на длиннющей песчаной косе.

      Реакция на величественный закат.

      …развязка…

      1 декабря… Ситуация изменилась на прямо противоположную: теперь уже Мартину, раздобывшему на Кюрасао выпивку, хочется пригласить шкипера на аперитив. Мартин купил ящик рома всего за 20 долларов, спасибо шкиперу за наводку. «Почему не два ящика, месье? Я сам возьму два или три, по такой-то цене». Почему нет? Потому что Мартин не хотел предстать человеком, которому нужно два ящика рома. Как он ошибался! Как прав был шкипер. Ему уже страшно представить себе, что будет, когда закончится этот ящик, ведь второго-то у него нет, – шкипер все понимает и благородно отказывается от предложенного угощения. Тем не менее Мартин, у которого тоже есть повод тревожиться о матери, не хочет использовать ее как предлог, чтобы напиться. Подобное оправдание, хоть и вполне обоснованное, представляется в такую минуту наигрязнейшей уловкой.

      …Развязка!..

      Другие пассажиры.

      Венгр из Нуэва-Мордида сел на корабль в Колоне. Я застал его в кают-компании за беседой с сальвадорцами. Они говорили по-испански, думали, я не пойму:

      «И кто же вас выгнал?»

      «Полиция».

      «За что?»

      Венгр разводит руками и отвечает, понизив голос, когда я подхожу:

      «Ни за что».

      Венгр пьет из личной серебряной стопки, с тоской смотрит на море, хочет уплыть на маленькой лодке.

      «Я еду на территорию СССР… – он пожимает плечами. – Под советским правлением. Я, безусловно, рискую жизнью. Но… моя семья… И конечно же, я спортсмен».

      Все верно, братец.

      Сальвадорцы, крохотные человечки, муж, жена и их сын лет примерно четырнадцати – похоже, евреи, – совершенно