Декабристы. Нестор Котляревский

и они его не любили.

      Так, в переписке Бестужева о Жуковском нет упоминаний, а в переписке Жуковского с А. И. Тургеневым о Бестужеве говорится следующее: «Какая сволочь! (т. е. участники заговора) чего хотела эта шайка разбойников? – Вот имена этого сброда. Главные и умнейшие Якубович и Оболенский; все прочее мелкая дрянь: Бестужевы, Одоевский, Панов и т. д.».[132] Что же касается Карамзина, то Бестужев сам избегал с ним встречи. «Я знал Карамзина хорошо, но, несмотря на заботы его поклонников, решительно отказался от знакомства с ним. Двуличность в писателе его достоинства казалась мне отвратительной».[133] «Никогда не любил я бабушку Карамзина, человека без всякой философии, который писал свою историю страницу за страницей, не думая о будущей и не справляясь с предыдущею. Он был пустозвон красноречивый, трудолюбивый, мелочный, скрывавший под шумихою сентенций чужих свою собственную ничтожность», – писал Бестужев в интимном письме своей матери.[134] Был ли он прав или нет, но только такое смелое и критическое отношение к кумиру, за которым все ухаживали, – очень характерно.[135]

      Из молодых писателей Александр Александрович дружил с Грибоедовым. Существует рассказ самого Бестужева об их знакомстве.[136] Бестужев говорит, что он был предубежден против Грибоедова, считая его виновником одной печальной дуэли, и не хотел с ним знакомиться. Но в августе 1824 года они случайно встретились у одного знакомого. Обходительность и ум Александра Сергеевича поразили Бестужева. Он завязал с ним литературный спор, который заставил его тотчас же оценить всю широту кругозора его собеседника. Затем в конце 1824 года Бестужеву случилось ознакомиться с отрывками из «Горя от ума»; он был побежден и обворожен; он проглотил эти отрывки, трижды перечитал их и решил, что тот, кто написал эти строки, не может не быть благородным человеком. Он отправился сам к Грибоедову, и после часа разговора союз дружбы был заключен. Бестужев сохранил память об этой дружбе на всю жизнь. «В их доме, в Москве, я был как родной», – писал он братьям из Якутска, когда узнал о смерти своего друга. «Молния не свергается на мураву, – говорил он по поводу этой смерти, – но на высоту башен и на главы гор. Высь души, кажется, манит к себе удар жребия». И горько плакал он много лет спустя, когда в Тифлисе служил на могиле Грибоедова панихиду под свежим впечатлением известия о смерти Пушкина. Но еще и раньше, в 1829 году, тотчас после приезда на Кавказ, посетил он эту могилу и, стоя над ней, рыдал, как ребенок. «Что этот человек хотел сделать для меня! – писал он Булгарину… – Он умер, и все пошло прахом».[137] Бестужев намекал в данном случае на собственноручную записку Грибоедова, которую он видел и в которой Грибоедов брал с Паскевича слово благодетельствовать Бестужеву и даже выпросить его у Государя из Сибири.[138] «Я стоил его дружбы и горжусь этим», – повторял часто Александр Александрович, и если все эти сведения верны, то можно предположить, что и Грибоедов

132

Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1895. С.209.

133

Письмо к К. Полевому 1832 22/IX.

134

Русский вестник. 1870. VI, письмо 1831 г. 19/I.

135

Ср. Бартенев. Пушкин в южной России. – Русский архив. 1868 [1866 – Ред.], с. 1199.

136

Знакомство А. А. Бестужева с А. С. Грибоедовым, статья Бестужева, сохранившаяся в бумагах Е. А. Бестужевой. – Отечественные записки. 1860. Т. CXXII. Октябрь, с. 633–640.

137

Из архива Ф. В. Булгарина. – Русская старина. 1900. Февраль, с. 392–404, письмо 15/III 1832 г.

138

Письма А. А. Бестужева к Н. и К. Полевым. Письмо 4/II 1832 г.