Декабристы. Нестор Котляревский

старался повлиять на него именно через его брата Николая.[158] О том, как он был принят в тайное общество, Бестужев так рассказывал своим судьям:

      «С 19 лет стал я читать либеральные книги, и это вскружило мне голову. Впрочем, не имея никакого положительного понятия, я, как и все молодые люди, кричал на ветер без всякого намерения. В 22-м году, когда был назначен я адъютантом к генералу Бетанкуру свел знакомство с г. Рылеевым, и как мы иногда возвращались вместе из Общества соревнователей просвещения и благотворительности, то и мечтали вместе, и он пылким своим воображением увлекал меня еще более. Так грезы эти оставались грезами до 1824 года, в который он сказал мне, что есть тайное общество, в которое он уже принят и принимает меня. Первым условием было честное слово не открывать, что поверено будет, вторым – не любопытствовать узнать, кто члены, в-третьих, повиноваться безусловно принявшему. Цель сего общества была распространять понятие о правах людей и со временем восстановить их в России. Кончина Императора Александра Павловича назначена была знаком к началу действия, если позволят силы, но это говорено было только вначале; потом, когда сочлен привыкал уже к этой мысли, ему открывали, что если общество будет довольно сильно, то надобно действовать и при жизни его – поднять народ, войско, и если это удастся, то принудить Императора подписать конституцию».

      В апреле 1825 г. Бестужева выбрали в Верхний круг, т. е. в разряд убежденных, которые имели право поверять действия членов Думы и требовать от них отчета. Это повышение Бестужев принял, однако, весьма равнодушно.

      «Между тем, становясь опытнее, – рассказывает он, – я стал охладевать к этому обществу. Невозможность что-либо сделать и недоверие к людям, которых я увидел покороче, меня убедили в сумасбродстве такого предприятия. С ними, однако ж, я был по-прежнему, ибо не хотел нести их упреков, тем безопаснее, чем дальше казалось дело. Наконец, в апреле, кажется, месяце Рылеев сказал мне, что меня выбрали в верхнюю думу. Я принял это очень равнодушно и до сентября месяца ни разу не был с членами ее, покуда в один вечер не позвали меня к Оболенскому слушать часть конституции Ник. Муравьева о земской управе. Вот только однажды, когда был я собственно в так называемой думе и тут-то уже убедился, что общество это ничтожно, решился тянуть с ними знакомство как игрушку, а между тем как у меня и прежде было желание ехать на зиму в Москву, там найти себе выгодную партию, и тогда с сим предлогом устраниться от общества и уехать года на 2 попутешествовать. Но судьба судила иначе».

      «Совершенное мое недоверие к средствам общества, когда я увидел верхнюю думу, было причиной беззаботности моей насчет ее подробностей и моего неведения о многих вещах, о которых меня спрашивали. Мне все уже казалось не стоящим внимания, и Рылеев, и Оболенский не раз ссорились со мной, что я шутил и делал каламбуры, как они говорили, из важных вещей».[159]

      «Они называли меня фанфароном и не раз говорили, что за флигельадъютантский аксельбант я готов отдать был все конституции.

158

«Донесение следственной комиссии» 1826, 52.

159

О его «пустых фразах и родомонтадах» на совещаниях говорит и Д. Завалишин в своих «Записках». Завалишин Д. Декабристы. – Русский вестник. 1884. II, с. 843.