Бывший. Мы (не) твоя семья. Аня Вьёри

я имею на это право! – рычит он на меня.

      Сильный, дерзкий. Он изменился. Заматерел. Теперь это не подающий надежды молодой парень. Теперь это состоявшийся мужик, хорошо знающий, чего хочет. Но и я тоже изменилась.

      – Какое ты имеешь на это право? – встаю, чтобы получить хоть немного преимущества. – Какое? Ты не спал с ними сутками, потому что у них весь первый год режим был вразнобой. Ты менял им подгузники? Ты качал их на руках, когда болели животики? Или уезжал ночью на скорой, когда поднималась вдруг до сорока температура? Какое?

      – Я бы делал все это, если бы ты мне сказала о том, что они у меня есть!

      Ой… он тоже встал,

      – Ты лишила меня их! Но сейчас я намерен все это получить! Я их отец!

      – В графе отец у них прочерк! – ору на него.

      – Я это исправлю! – а вот он, наоборот, понижает голос, и я точно знаю, что от этого не стоит ждать ничего хорошего.

      – Не позволю!

      Ой-ей… если он решит подтвердить отцовство…

      – Тебе нужен суд? – он невинно вскидывает брови, а в глазах полыхает ярость. В его темных, безумно красивых глазах, в которых я всегда видела только любовь и страсть, сейчас лишь злость.

      Я замолкаю. Крыть мне нечем. Это его дети, и если он потребует генетическую экспертизу, то любой суд наделит его правами родителя.

      – Ром, – качаю головой, уже понизив тон, – ну они же не цветки в горшках, чтобы их взять и из одного дома в другой перевезти. У них есть привычки, распорядок, любимые места.

      Ромка шумно вздыхает, запускает руку в волосы, снова отворачивается к детской комнате.

      – Да, хорошо, в этом ты права, – думает пару минут. – Давай поступим по-другому. Проведем вместе эти длинные выходные, а там и видно будет.

      – Ром! – я вскидываю руки, пытаясь воззвать к голосу рассудка этого когда-то горячо любимого мной человека, но тут из детской комнаты вылетают близнецы.

      – Мамочка, а можно еще кок… кок…котейль, – Викушка никак не может выговорить это слово.

      – Мы согласны на один на двоих! – вторит ей Вик.

      – Клубничный, – просит дочь.

      – Шоколадный! – перекрикивает ее сын.

      – Тогда ванильный!

      – Сто-стоп-стоп, – ой… а это вмешиватся в разговор Роман. – Мы закажем и клубничный, и шоколадный, – поднимает на меня взгляд, – если мама разрешит. Но надо что-нибудь поесть! Что вы любите?

      – А мы что, будем есть в лестолане? – с восторгом выдыхает Вик.

      Роман

      Смотрю в глаза детей и понимаю, что для них это нонсенс. Диковинка! Непозволительная роскошь. Черт! Как не сорваться и не скупить все, на что они только посмотрят.

      Лана!

      Ну что же ты сделала?!

      Как? Зачем?

      – А что вы любите? – спрашиваю их, но помню, что главная тут Ланка. Мало ли, может, у них аллергии, диатез или что еще бывает у детей… Димыч вон замучил рассказами о том, как у его пупса то прыщи, то краснота на попе.

      – Катошку фли! – кричат в один голос близнецы, а Ланка роняет голову на руку и, кажется, из последних сил держится, чтобы не разреветься.

      Ловлю