Вечный колокол. Ольга Денисова

сколько, ты представляешь?

      У Волота в голове еще не вполне уложился статус Ливонского ордена. Он, конечно, знал, что это государство, созданное монахами, и что вроде как правят им христианские жрецы, но никак не мог в это до конца поверить. Это как если бы волхвы, вместо того чтобы делать свое дело, собрались вместе, прогнали бояр, отменили вече и начали править Новгородом, поселившись в теремах и набивая свою мошну серебром. Тогда какие же они после этого были бы волхвы?

      Марибора проводила его в палату для приема гостей – большую, с широкими столпами и сводчатым белым потолком, с арочными переходами, с глубокими нишами, в которых прятались окна: Волот неуютно чувствовал себя в таких местах, ему казалось, что за каждым столпом, в каждой нише прячется кто-то и может в любое мгновенье напасть со спины.

      Широкий длинный стол, совсем голый, без скатерти, добавил ощущение холода и пустоты. От него не спасала даже нежная, тонкая роспись стен и вычурная резьба по камню, обильно украсившая палату.

      – Скоро Совет господ соберется, – пояснила Марибора, – успокоится Новгород немного, кончанские старосты подойдут – тогда и стол накроем. Ты, может, взвара хочешь?

      Волот покачал головой и сел спиной к стене. Постепенно, очень медленно, в голову проползла мысль: что же он наделал! А если все это – ложь? Если волхвы ошиблись и вместо прошлого увидели его сон? Надо обязательно спросить об этом Белояра! Зачем, зачем он согласился на прилюдное гадание? Ведь он один знал, чем оно закончится! Знал, что новгородцы не простят татарам смерти Бориса!

      В палату, гулко грохоча сапогами, вошел пожилой бородатый дружинник; на его руке висел мальчишка-татарчонок: упирался, царапал сжимавший его запястье кулак и норовил укусить. Он не плакал, сопротивлялся молча и ожесточенно, но дружинник не обращал внимания на его жалкие попытки освободиться. В голове пронеслось: сколько волка ни корми, он все в лес смотрит…

      – Куда отродье это девать? – спросил дружинник скорей у посадницы, чем у князя.

      «Когда-нибудь этот мальчик поднесет тебе кубок с ядом, провозглашая здравицу». Мороз пробежал по коже, Волот поднялся и вышел вперед. А если все это ложь? Неужели бывают на свете такие чудовищные предательства? Что-то подсказывало ему, что бывают предательства и еще более чудовищные, только верить в это не хотелось.

      – Успокойся, отрок, – изрек князь повелительно и бесстрастно, – тебе не причинят вреда.

      И тут мальчишка залопотал по-своему: горячо, быстро, выплевывая слова вместе с каплями слюны. Его черные глаза жгли лицо Волота, и оскаленные зубы щелкали, как у волчонка.

      – Что он говорит? – князь беспомощно оглянулся к Мариборе, но ответил ему дружинник.

      – Он говорит, что никого не боится. Что отомстит за отца и братьев. Он не верил, что все гяуры – псы и предатели, но теперь в этом убедился. И его отец убедился тоже, только слишком поздно.

      – Скажи, что я спас ему жизнь, – кивнул Волот