Царство. 1955–1957. Александр Струев

ругайся, Ванечка, тебе плохие слова не идут.

      – Да как он посмел! Я ему яйца оторву! – рассвирепел муж.

      – Ванечка!

      На хищном лице генерала ходили желваки, он обожал свою ласковую жену, обожествлял ее. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо, так умиротворенно, легко и спокойно, как с ней, а ведь женщин у Ивана Александровича было предостаточно. С Анютой он не чувствовал лет, он будто становился моложе, хотелось жить, радоваться, летать от счастья, которое наконец улыбнулось. Точно как и она, он мечтал о ребенке. Почти каждый день, с первой встречи, они были близки. Когда супруг касался жены, когда плавно притягивал родную ближе, сердце начинало бешено колотиться, кровь вскипала, он проваливался в блаженство, а после, затаив дыхание, долго не мог на нее налюбоваться. Каждую минуту муж желал быть рядом, разговаривать, целовать, ласкать, получая ласку в ответ, и вот какая-то мразь вторгалась в его личную жизнь, оскверняя самое святое, самое чистое!

      – Не делай ничего нехорошего, Ванечка! – умоляла Анюта.

      – Люблю тебя! – отозвался муж и повесил трубку.

      Серов с каменным лицом сидел в кабинете.

      – Негодяй, негодяй! – повторял Иван Александрович.

      Он вызвал помощника. Подполковник вытянулся по стойке смирно.

      – Поедешь в цековский поселок Усово, возьмешь за шкирку ихнего директора и притащишь ко мне! – хмуро распорядился генерал.

      – Слушаюсь! – по суровому виду начальника офицер понял, что действовать надо без проволочек.

      Запихивая в машину Михаила Аркадьевича, подполковник крепко пихнул его плечом, лысый директор с размаха врезался в автомобильную стойку между дверьми, набив на лбу шишку. Рослый подполковник сделал вид, что толкнул его так как поскользнулся, и набросился на усовского начальника:

      – Чего снег не чистишь?!

      Когда директора привезли на Лубянку, пленник сделался бледный, как смерть. Находясь в мрачном здании, он многое передумал, перед глазами пронеслась целая жизнь. Михаил Аркадьевич осознал, какой он подлец, какая дрянь, понял, что ему пришел конец, и что он заслужил этот бесславный конец по справедливости, и нет ему снисхождения! Он раскаялся. Ему было жалко своих очаровательных, изумительно похожих на папу мальчиков, он понял, как мало уделял им внимания, каким плохим отцом был. Работая на ответственной должности в хозяйственном аппарате ЦК, месяцами не показывался дома, детишек воспитывала раздраженная, до предела озлобленная жена, которой со всех сторон нашептывали о его похождениях, и если бы не суровая директорская мама, всегда выгораживающая сына и забиравшая внуков по выходным, детишкам пришлось бы совсем худо. Михаил Аркадьевич начал всхлипывать, в спину его подталкивали грубые руки, подгоняли резкие окрики:

      – Шевелись! Быстро! Быстро! – он на ватных ногах шагал по коридорам.

      Наконец на шестом этаже, открылись тяжелые двери, и он вступил в огромный кабинет.

      – Выйди! – приказал помощнику властный голос.

      Подполковник удалился. Михаил Аркадьевич грохнулся на колени и заревел.

      – Боишься,