Любви навстречу. Мари Клармон

меня, – сказала Мэри с отчаянием в голосе. Когда-то она была любима всеми и могла позволить себе все, чего хотела, а теперь вынуждена просить прощения за любую свою слабость… При этой мысли отчаяние сменилось ненавистью к отцу, виновному во всех ее бедах, решившему унизить и уничтожить ее.

      – Вам не за что просить прощения, дорогая. Вам никогда больше не следует извиняться. – В словах Эдварда не было сострадания – только глубокая печаль. И это успокоило Мэри, подействовав лучше, чем любые сочувственные банальности.

      «Не за что просить прощения». Так говорила и Ивонн. Но они вряд ли утверждали это искренне. Ведь она теперь стала существом, которому не место в обществе.

      Ох, как же Мэри хотелось бы заплакать! Но нет, глаза ее оставались сухими.

      – Вы не заслуживаете… такого… – пробормотала она.

      – Вы не знаете, чего я заслуживаю, – ответил Эдвард, и его рука осторожно сжала ее пальцы.

      Мэри была ошеломлена: ей не захотелось вырваться! Наоборот, прикосновение оказалось таким приятным…

      А Эдвард вдруг помрачнел и тяжело вздохнул.

      – Дорогая, я должен вас кое о чем спросить. Вы пытались… – Он неожиданно умолк, отвел глаза и снова вздохнул.

      – Пыталась ли я – что?.. – пробормотала Мэри.

      И тут она увидела еще одно лицо – все покрытое морщинами. Это было лицо пожилого мужчины, чьи седые волосы отливали серебром при свете свечей.

      – Я доктор Каррингтон, дорогая. А герцог… Он желает узнать, не пытались ли вы покончить с собой, – пояснил пожилой мужчина.

      Мэри в изумлении смотрела то на доктора, то на Эдварда. Она уже собралась решительно опровергнуть это предположение, но тут вспомнила о выпитом ею вине и настойке… Естественно, они опасались худшего. О чем же еще можно было подумать на их месте?

      Осторожно высвободив свою руку из пальцев Эдварда, Мэри посмотрела на узорчатые занавески, закрывавшие окно, и проговорила:

      – Нет, я никогда бы не рассталась с тем, что действительно принадлежит мне.

      Эдвард шумно выдохнул. От облегчения? Мэри снова взглянула на него. В его глазах больше не было тревоги.

      – Я так и думал, – заявил доктор Каррингтон. – Настойка, которую вы выпили, состояла на три четверти из чистого опиума. Кто дал вам ее?

      Мэри закрыла глаза. Ее тошнило.

      – Это не важно. – Ей не хотелось говорить о настойке. Вообще не хотелось говорить, – настолько плохо она себя чувствовала.

      – Нет, важно, – решительно возразил Эдвард. – Вы чуть не умерли. А кто-то другой может умереть, если выпьет такую настойку.

      Сердце Мэри болезненно сжалось. Ох, какое унижение! Ведь Эдвард увидел в ней нечто большее, чем жалкое существо, нуждавшееся в спасении. Он увидел в ней красоту и очарование, достойные восхищения. Теперь же он просто выбросит ее на улицу, больную и измученную.

      Мэри села, осторожно опираясь на руки, и с трудом преодолевая тошноту, проговорила:

      – Думаю, мне пора уйти.

      Эдвард наклонился к ней:

      – Простите,