Десять посещений моей возлюбленной. Василий И. Аксёнов

обычная – и пузырится… Прошел бы мимо?

      – Не прошел бы.

      – Ну, вот.

      – Мог бы реакцию цепную вызвать.

      – Как?

      – В каждую дырку нос суешь. Аж облупился.

      – Не нос, – говорит Рыжий, – а прутик.

      – Вдруг – только ткни там прутиком, и – началось бы, – говорю.

      – Чё б началось?

      – Война.

      – Ага.

      – А оказался бы, – говорю, – это американский перископ, просунутый с той стороны земли в Ялань, а не пятак свинячий, и ты б его испортил своим прутиком…

      – Ой, не болтал бы, – говорит, – то как старуха… На танцы вечером пойдешь?

      – Картошку надо доокучить. Какие танцы…

      – Я думал, вы уже закончили.

      – Взял да помог бы.

      – А в Черкассы?

      – Пока не знаю, – говорю.

      – Ну, узнавай скорей. Узнаешь – скажешь, – говорит Рыжий. И говорит: – Ага, помог бы. Я вон свою, почти один, четыре дня окучивал, натер мозоли. Глянь-ка, какие волдыри…

      – Нашел, чем хвастаться… Девчонка.

      – Да я не хвастаюсь, а объясняю… Шибко уж надо, помогу.

      – Уже не надо.

      – Ну, как хочешь… Если решишь, не вздумай без меня уехать.

      – А ты там нужен?

      – Зла на тебя, Истома, не хватат. Я же ведь к Дуське, не к твоей. И та ж была моей сначала, а не Дуська, зря уступил тебе ее…

      – Ладно, посмотрим. Как получится.

      – Уж пусть получится. Ну, я пойду.

      – Давай. Счастливо… С папкой среза точить сегодня еще надо будет.

      – У нас?

      – У вас точильный камень рыхлый…

      – А, у Арыниных… Понятно… Ладно, пошел я, – говорит, вставая, Рыжий. – Мамка окрошку приготовила. Тятя не любит долго ждать. Не в духе с самого утра. Не с той ноги, наверное, поднялся?

      Пошел Рыжий. Спрашиваю:

      – А Люська как?

      – А чё Люська? – не оглядываясь, отвечает Рыжий. – Люська как Люська. Люськи нет. Тебе, Истома, чё за дело?

      – Да так, за друга беспокоюсь.

      – Ты со своими разберись.

      – Было бы с кем.

      – А фотку чью повесил в гараже?

      – Это актриса, Пола Ракса.

      – Ой, не смеши меня, то упаду счас.

      – Падай.

      – Кому другому бы брехал… Если уедешь без меня, – говорит Рыжий, поставив ногу на ступеньку лестницы и повернувшись ко мне лицом, – проткну, когда вернешься, шилом обе камеры у мотоцикла. Потом поклеешь.

      Взгляд на березу кинул после и сказал:

      – Продай скворечник.

      – Покупай.

      – Я в нем от тяти водку буду прятать… А то вчерась мне спать не дал… Уж как затянет свою песню…

      – Он хоть поет…

      – А я?

      – Трубишь.

      – Трублю?!

      – Как лось.

      – А сам-то… Этот, Пол Маккартни… Уж помолчал бы.

      Скрылся Рыжий. Поскрипел лестницей. Хлопнул: сначала калиткой в огородчике, после – воротами в ограде. Уж от ворот неслышно удалился – звуки шагов его в муравке потерялись – им в ней, наверное, уютно.

      «Родину и памятники отечества