Юрфак. Роман. Екатерина Нечаева

и подруг, и родителей. Главное, что муж, тоже Серёжа, её в этом поддерживал. Да и как не поддержать! Сколько они отхватили всякого от сокурсников, от преподавателей, от родителей! А от комсомольской организации института?! Вызывали на собрания, отчитывали за недопустимое поведение как вместе, так и по отдельности. И ведь никто не поддержал залетевшую на втором курсе Леську, более того – многие и вовсе отвернулись, а потом пошли советы раздавать, советчики! Сами пусть такого зайку родят да на ножки поставят… Ах, эти ножки! Полненькие, сбитые! Отличные ножки, быстро бегают да крепко держат. И она тоже крепко встанет на ноги, несмотря на то, что институт пришлось бросить. На завод пойдёт или продавщицей, неважно, в Советском Союзе безработицы нет… Правда, в воздухе витает, что и секса тоже нет… Тогда откуда дети берутся? От правительства, что ли? Или аистов на всех хватает? Так иногда думала сказочная красавица Алеся, но, не умея долго жить в прелестной головке, мысли быстро покидали тешившуюся материнством женщину, снова и снова провозглашавшую своего маленького мужчину самым необыкновенным, самым умным, самым-самым!

      Но вскоре после Нового года, приблизившего всех советских людей почти вплотную к восьмидесятым, а город, в котором им довелось родиться и жить, к статусу города-миллионника*, Алеся пропала. Как в воду канула, и найти её так и не смогли. Вместе с ней пропали все её фотографии и документы. Гущин-старший долгое время сокрушался, особенно на людях, потом свыкся с одиночеством и с сыном, а однажды в мужской компании пошутил, что, мол, Леся утонула в собственных глазах и недомыслиях. Гущин-младший слова эти отчаянно пытался понять, рисуя в своей дошколярской голове озеро маминых восхищённых глаз, в которое она ныряет и – не выныривает. Серёже из всего, что было связано с матерью, запомнились глаза, не сходящая с лица улыбка и тот их вечер, когда она, смеясь, кормила его шоколадными фигурками. После её исчезновения ему крайне не хватало восторженных реплик, нежных рук, поцелуев и объятий. Отец зашивался на работе, и мальчишка, рано познав дворовую жизнь, рос сам по себе, успешно бойкотируя бабушек и дедушек.

      Иногда Серёже снились странные сны, в которых он на берегу овального озера с наслаждением уплетал различного пошиба снегурочек и зверьё, реально ощущая их шоколадный вкус. Ему казалось, что озеро, переливаясь цветастой рябью, восхищается им. Но потом стала являться мама, и характер снов изменился.

      Гущин-старший выполнял отцовский минимум: вовремя забирал ребёнка из садика, ходил с ним куда-нибудь в выходной, покупал с зарплаты новую игрушку, но отдачи от сына, охотнее проводившего время во дворе, не получал, и постепенно его обязанности свелись к обеспечению необходимыми ресурсами и к физическим нагрузкам. Каждое утро Гущины, отец и сын, отжимались, подтягивались, обливались, качали пресс. До дрожи в руках, до коликов в животе. Во время этого процесса