Амур. Лицом к лицу. Братья навек. Станислав Федотов

над всем городом. Федя истово закрестился и готов был упасть на колени, но Сяопин его удержал.

      – Ты чего, брат?! – удивился он. – Так веришь в Бога?

      – Да ты глянь, красота-то какая! Божественная! Не захочешь – поверишь! А-а, что тебе говорить – ты ж некрещёный!

      – Я – некрещёный, а мама – крещёная. Она ходит сюда на праздники. Ты, вон, лучше погляди на другую красоту – Торговый дом Чурина!

      – Да ну! Сравнил! – отмахнулся Федя. – В Благовещенске тоже есть, не хуже. У нас и собор деревянный есть, но не такой.

      Они свернули на Большой проспект.

      – Смотри! – Сяопин показал на очередную афишную тумбу. На ней красовалась опоясывающая всю тумбу афиша с разноцветным текстом, который гласил об открытии 2 ноября зимнего оперного сезона в помещении Железнодорожного собрания. Антреприза Леонтия Патушинского, три оперы подряд: 2 ноября – «Аида», 3-го – «Кармен», 4-го – «Травиата» – с участием московских и петербургских театров.

      – И чё? – Федя остался совершенно равнодушен. – Чё обрадовался-то?

      – Ну как же! Это же опера! Знаменитые артисты! Кстати, в оперной студии работает замечательный художник-оформитель Макарий Домрачев. Ты хотел бы у него учиться?

      Федя пожал плечами:

      – Не знаю. Вывески оформлять я умею: у нас в художественно-промышленном училище был такой предмет. Скучно это!

      – Он оформляет не вывески, а театральные спектакли – оперы, оперетты, драматические. Придумывает декорации, костюмы…

      – Постой-ка! – перебил Федя. – Чё это?

      Он показал на щит на подставке возле входа в четырёхэтажный дом с табличкой «Дом Мееровича. Большой проспект, 24 А». Надпись на щите гласила: «Студия живописи, рисования и лепки „Лотос“ проводит набор учащихся. Желающие поступить проходят конкурс авторских рисунков. Приём в мансарде с 10:00 до 18:00».

      – Что значит «авторских»?

      – Это значит твоих собственных, – пояснил Сяопин. – Ты взял портрет Госян?

      У Феди через плечо висела большая сумка, с которой он приехал и в которой хранил все принадлежности художника, в том числе картонную папку с рисунками.

      – Тута, – похлопал Федя по сумке.

      – Тогда пошли. Вдруг повезёт.

      Большая светлая комната с окнами на две стены была заставлена станками, мольбертами и стеллажами, заполненными масками, черепами и гипсовыми частями человеческого тела.

      За большим столом в кресле сидел и читал газету мужчина лет сорока в рубашке с чёрным галстуком-бабочкой, в бордовом жилете и с толстой сигарой во рту. Братья поздоровались. Мужчина кивнул в ответ, не отрываясь от газеты. Минута прошла в молчании. Братья переминались в ожидании. Мужчина вдруг хохотнул, бросил газету на стол и хлопнул по ней ладонью:

      – Надо же: Чан Кайши разгромил У Пэйфу! Вот подарочек Чжан Цзолиню! Представляете?! – обратился он почему-то именно к Сяопину. Наверное, потому, что речь шла о китайцах.

      – Не представляю, – улыбнувшись, ответил