Амур. Лицом к лицу. Братья навек. Станислав Федотов

доложил честь по чести, скрыв лишь, что с побегом помогли родичи. Восстание было уже разгромлено, советские каратели – войска, отряды ЧОН и ГПУ – кровавой метлой прошлись по восьми волостям, расстреливая налево и направо, чтоб, как выразился один из партийных работников, «никому не повадно было поднимать хвост на советскую власть». В штабе посочувствовали злоключениям «есаула Манькова» и отправили в Харбин, к начальству. Иван подал рапорт об отставке по ранению и состоянию здоровья и, к своему удивлению, был отпущен на вольные хлеба. Вернулся, разумеется, к Толкачёву. Тот оказался хорошим товарищем, принял компаньоном в новое агентство.

      – Ты чего это здесь прячешься? – перебил мысли Ивана знакомый голос.

      Толкачёв!

      – Ну, ты, Михаил, как чёрт из преисподней: стоит помянуть, он тут как тут.

      – А ты, небось, поминал? С чего бы? Утром виделись. – Толкачёв сел рядом, от него пахнуло хорошим мужским одеколоном. – Как дело с мадамой? Чем её сердечко успокоилось?

      – Всё в порядке. Премию мне выдала. Так что можем куда-нибудь зайти выпить.

      – Нет, дорогой компаньон, премию ты неси домой на лечение Насте. А выпить мы пойдём ко мне. Не спорь, не спорь – у меня хорошее настроение, и твой отказ испортит его.

      – Что-то случилось? – осторожно спросил Иван.

      – Можно и так сказать.

      – А ты вроде и не выпивши, коньяком не пахнешь.

      – Это успеется. Ты не поверишь – откуда я иду.

      – Откуда?

      – Только что в колледже ХСМЛ, – немного торжественно объявил Толкачёв, – это Христианский Союз Молодых Людей, тут недалеко на Садовой, – состоялось собрание русских харбинских поэтов и прозаиков. Они решили назвать свою организацию «Молодая Чураевка». Почему именно так, я не совсем понял, да это и неважно. Стихи свои читал Алексей Ачаир, основатель «Чураевки». Отличные, между прочим, стихи!

      – Погодь, погодь, – остановил излияния компаньона Иван. – Ладно «Чураевка», ладно стихи – а ты тут с какого боку-припёку?

      – Стихи, дорогой мой, это единственное на свете, что я искренне люблю.

      – Ты-ы?! Любишь стихи?! – остолбенел Иван. – Ты ж ни разу не заикнулся!..

      – А чего было заикаться? Бисер метать! А вообще, что тебя удивляет? Русский офицер должен знать литературу, музыку, живопись…

      – Поди-ка и сам пописываешь? – Иван даже хихикнул.

      – Да ну тебя! Я к нему всем сердцем, можно сказать, душу открыл, а он… – Толкачёв встал, намереваясь уйти.

      – Постой, постой! – Иван тоже вскочил, ухватил компаньона за рукав. – Не серчай, я ж не обидно… Я Пушкина тоже люблю… сказки… уж больно складно.

      – Пушкин – гений! Такой на Руси один! Но и другие есть, неплохо пишут. Вон из наших, офицер, каппелевец, Арсений Митропольский, он ещё Несмеловым подписывается, тоже читал. Про войну. Всё точно, даже мороз по коже… Так ты идёшь, Иван?

      – Ежели свои почитаешь, пойду.

      – Ладно. Выпьем – что-то почитаю.

      Всю дорогу Толкачёв