Двойное сердце агента. Андрей Болонов

ты мог? Как ты мог?! – вслед за пощечиной обжигают Олейникова Катины слова. Ее плечи сотрясаются от рыданий, она быстро разворачивается и бежит прочь.

      «Я больше никогда ее не увижу… – провожая ее взглядом, понимает Олейников. – Никогда!»

* * *

      Олейников бережно разгладил замятый уголок фотокарточки и вгляделся в Катино лицо. За прошедшие пятнадцать лет из хрупкой, ангельски бледной девушки она превратилась в очаровательную, стройную, зрелую женщину. И хотя на фотографии она улыбалась, Олейников заметил в уголках ее глаз притаившуюся грусть и тревогу. На фотографии рядом с Катей стоял, прижавшись к ней, мальчик лет пятнадцати. Черты его лица показались Олейникову знакомыми… «Неужели? – царапнула по сердцу Олейникова догадка. – Не может быть…»

      Олейников долго лежал неподвижно, рассматривая фото, ему даже показалось, что мальчишка стал крепче прижиматься к Кате, что Катины волосы иногда теребит ветер, а ее губы шевелятся, словно она что-то шепчет. Олейников провалился в сон…

* * *

      «Боже мой, какие у тебя губы!» – шепчет Олейников, притягивая Катю к себе. Она смеется, берет его за руку… но это уже не она, это – генерал Кубин крепко пожимает его руку, а за спиной Олейникова ревет на взлетной полосе готовый к старту реактивный самолет. Олейников бежит к самолету, но вдруг позади него раздаются крики и хлопки, он оборачивается – толпа, толпа фотографов окружает его, слепят вспышки, рядом с Олейниковым – офицер в американской форме, это – Холгер Тоффрой. Олейников узнал его и что-то кричит ему по-английски, а самолет ревет, но это уже не самолет, это – ракетный двигатель на стапеле заглушает голоса – его и Вернера фон Брауна. В лаборатории идет испытание, инженеры в белых халатах, фон Браун следит за приборами. Олейников незаметно выходит, вот он в какой-то комнате, перед ним распахнутый сейф, он достает из кармана миниатюрный фотоаппарат и щелкает, щелкает, щелкает… вспышка… вспышка… вспышка… Нет, это уже не вспышка, это слепит солнце. Жаркое мексиканское солнце. Олейников стоит на террасе утопающего в пальмах и цветах посольского особняка, рядом с ним улыбается, потягивая затекшие плечи, атташе советского посольства:

      – Хорошо-то как! Прямо-таки как в раю!

      По бокам Олейникова встают двое коренастых парней в штатском, атташе ласково говорит ему:

      – Завтра самолет в Москву. Полетите с товарищами.

      – Вам удалось связаться с генералом Кубиным? – спрашивает Олейников.

      С лица атташе медленно сползает улыбка.

      – Ваш генерал, гражданин Олейников, или кто вы там на самом деле, оказался предателем!

* * *

      И Олейников проснулся. Сквозь зарешеченное окно пробивались лучи утреннего солнца, а со двора, заглушая храп Крамаренко, который и храпел, тоже картавя, доносился звонкий голос Великановой:

                Пусть не ярок их наряд,

                Но так нежен аромат,

                В них весны очарование…

      В двери с лязгом распахнулось окно «кормушки», и хриплый голос охранника стеганул по камере:

      – Олейников! Руки!

      Вздрогнул, проснулся Крамаренко,