Шоумен. Баксы для Магистра. Владимир Васильевич Гриньков

звучали уже неприкрытая издёвка и торжествующие нотки человека, сумевшего поставить на место зарвавшихся аборигенов. Потому что гармонист Полузверский, он же комбайнёр Волобуев, он же шахматист Шмудяков, уже дошёл до требуемой кондиции и лыка не вязал. Он пьяно улыбался, лез ко всем целоваться и почти не держался на ногах. До достижения стадии полной неподвижности, в просторечии определяемой русским словом «дрова», ему оставалось каких-нибудь десять или пятнадцать минут, не больше. Миша уже видел, что напрочь выключил из игры этого хамелеона, и это обстоятельство наполняло его душу торжеством.

      – Вот теперь можем отправляться к вашему журналисту, – сказал он Иванову необычайно ласковым голосом.

      От той ласковости у Антона Николаевича почему-то мурашки побежали по коже.

      – Да, – пробормотал Иванов едва слышно. – Можем, значитца, отправляться.

      На него нельзя было смотреть без сострадания. Заигрался районный чинуша. Да не на того напал.

      – Едем! – распорядился Миша.

      Но ему требовались дополнительные гарантии. Что-то такое, что полностью исключило бы повторение былых неприятностей.

      – А этого мы заберём с собой! – осенило Мишу.

      – К-кого? – опешил Иванов.

      – Гармониста вашего!

      – Зачем?!

      – Для надёжности! – мстительно ответил ему на это Каратаев.

      Это как во время демонстрации фокуса. Красавицу помещают в ящик, при этом её руки продеваются в специальные отверстия в том ящике, чтобы зрители видели её всё время, а для пущей надёжности девушку ещё и приковывают к ящику цепью. Ну дальше, понятное дело, сам ящик помещают в прочную клетку, которую запирают на огромный амбарный замок, а ключ отдают зрителям, чтобы совсем уж никакого подвоха. Вы нечто подобное почти наверняка видели, что это я тут вам объясняю.

      – В багажник его, – распорядился Миша. – С нами поедет!

      Потерявшее какую-нибудь чувствительность тело сельского гармониста довольно бесцеремонно погрузили в багажник машины. Миша вполне дружелюбно похлопал по плечу Антона Николаевича:

      – Едем, многоуважаемый прокуратор! Везите нас к вашему журналисту!

      Иванов промямлил что-то беспомощное в ответ. Миша торжествующе засмеялся.

      Выехали за деревню. Уже не с той стороны, с которой въезжали. И тут случилось то, что можно было расценить не иначе как конфуз. Дорога взбежала на пригорок и почти сразу нырнула вниз, но в это единственное мгновение, которое машина переваливала через вершину, взорам пассажиров вдруг открылась огромная поляна справа по ходу, а на той поляне – замерший в неподвижности и будто затаившийся вертолёт. Он мелькнул и исчез, его прикрыли деревья, но и одного-единственного мгновения оказалось достаточно для того, чтобы, во-первых, тот вертолёт увидеть, а во-вторых, в доли секунды всё понять. То есть в первое мгновение Миша Каратаев и его товарищи выдохнули одновременно:

      – Вертолёт!!!

      И в тот же миг, взглянув друг на друга, они обнаружили, что подумали об одном и том же. Это был миг озарения. Момент истины.

      Миша