Самый синий из всех. Екатерина Бордон

и болтливая. Кстати, об этом. Прости. Планировалось, что это ты будешь изливать мне душу, а не наоборот. Хочешь… хочешь поговорить о твоем отце?

      Я качаю головой.

      – Это То… Сергей Владимирович дал тебе ключи от крыши? Они хранятся в учительской?

      Каша кивает.

      – Что ты ему сказал?

      – Что мы влюблены и хотим целоваться.

      Я вспыхиваю и вскакиваю на ноги, а Каша поднимает руки вверх, словно при ограблении.

      – Шутка! Это шутка! Ты что, совсем шуток не понимаешь? Я сказал, что кое-кому очень нужно побыть одному. Сказал, что ты мой единственный друг в этой школе, и все такое. Ну и поиграл немножко на его чувстве вины. Типа я несчастен и одинок, как какашка в унитазе. Не такими словами, конечно, но… короче, он дал ключ и не поставит прогул за литру.

      – А я уже твой друг?

      – Кажется, ты им становишься. «Present Continuous», иф ю ноу вот ай мин.

      Нам, наверное, пора спускаться, но уходить не хочется. Это место точно такое, как я его себе представляла: здесь холодно, пустынно и свободно. Я встаю почти у самого края крыши, но быстро отшатываюсь назад. Высоты я не боюсь, но кто-то может меня увидеть.

      – Звонок прозвенел. Пошли?

      Я снова киваю. Пью немного воды из бутылки и мысленно смазываю ржавые детальки внутри себя – те, что отвечают за благодарность и откровенность. Скрип, скрип, скрип… Давненько я их не использовала.

      – Спасибо, что привел меня сюда. И вообще, спасибо за все. Я думала, ты не будешь со мной разговаривать. Ты не обиделся?

      – Ну, я могу отличить плохого человека от человека, которому плохо, – отвечает Каша, принимая нелепую позу: на одной ноге, со скрещенными руками и странно растопыренными пальцами. – И я несу возмездие во имя Луны! Это моя суперспособность, Котлетка.

      – А моя – прикасаться к людям и понимать, что они чувствуют.

      Ключ, скрипнув, поворачивается в замке, и Каша мне подмигивает:

      – Ага, конечно.

      Знаю, он мне не поверил. Мне и не нужно было, чтобы он поверил. Мне просто… просто хотелось кому-то сказать.

      Вслед за Кашей я спускаюсь в каморку. Стаскиваю куртку и шапку, выключаю свет. Мы выходим в шумную рекреацию и едва не сталкиваемся с Андреем.

      – Извините, – автоматически бормочет он. А затем поднимает глаза и видит нас: меня – растрепанную, с опухшим от слез лицом, и Кашу, который, насвистывая, крутит на пальце ключи от подсобки. Андрей переводит взгляд с одного на другого и вдруг с силой толкает Кашу в грудь. Прижимает его к стене, давит локтем на горло и разъяренно шипит:

      – Почему она плачет? Что ты сделал?

      Каша хрипит. Его лицо краснеет, пальцы безуспешно пытаются оторвать руку Андрея от горла.

      – Нет, стой! – кричу я. – Он помогал мне, он мне помогал! Он ничего такого не сделал. Все хорошо!

      Андрей отступает. Его лицо все еще белое от бешенства, а глаза смотрят на меня со смесью недоверия и гнева.

      – Может, скажешь, почему из-за тебя я вечно выгляжу идиотом? – рявкает он и уходит.

      Я смотрю, как