Стрекоза и муравей поженились. Валерий Ланин

я напишу тебя. Есть чистый холст?

      – Нет.

      – Лист ватмана?

      – Бумага есть.

      – Уголь?

      – «Ретушь» только…

      – Пойдёт. Ты рассказывай, а я буду рисовать. Раздевайся. Как будто ты только что вышел из реки. Обсыхаешь. Очки сними. Плавки снимай. Ты их уже отжал. Замри на полчаса.

      – Ты работаешь, Витька? – спрашивает из смежной комнаты бабушка.

      – Работаю.

      – Работай, работай. Потом горшок вынесешь. Чёрт бежит на остановку, маленький в шапке в красной… А теперь ни чёрта, ни биса нема. Никто ничо не бачит.

      – Бабушка в окно смотрит, – поясняет Витюня. – Я зеркало там повесил, чтоб улица отражалась. Так ей скучно лежать.

      – Чёрт бигал, бигал… – рассказывает свою историю бабушка. – Девка пришла за дровами. Она – за дрова, он не дае. Стоит, морду задрал, стогнэ. Она приходила даже в церкву креститэсь. Возвращается, а он ей: «Ты не крещёная, не крещёная…» Всё! Боится теперь. Всё боится…

      – У бабушки время имеет один модус, – теперь. И прошлое, и настоящее, и будущее, всё – теперь, всё сейчас, – поясняет Витюня.

      – Иди, выноси горшок, – говорит художница. – Дай ещё один лист, я подумаю.

      Пока Витюня ходил к бабушке, художница придумала его портрет.

      – В свитере. Чтобы ты не мёрз никогда, – объясняет она.

      – Что ж… Тепло. – глубокомысленно говорит Витюня, глядя на портрет. – А хочешь знать, как морж тебя видит? – Витюня берёт в руки бумагу, карандаш. Говорит: «Раздевайся»

      Художница разделась.

      – Так! Купальщица Энгра… Писать буду яичной темперой. Бабушка не выносит запаха тройника.

      – Мне пора домой, – сказала художница.

      Витюня хотел прикнопить свой портрет на стену, но художница сказала:

      – Рисунок я с собой забираю. Папе покажу. Папка вышел на пенсию, начал картинки рисовать. Рисунок у него такой наивный-наивный, а по цвету бесподобно…

      – Любопытно, – отзывается Витюня.

      – Пошли, посмотришь.

      Оделись, пошли. Идти два шага, город маленький. «Папа тоже не местный, – рассказывает художница. – Из Вятской губернии. Деревня Ключи. От города тридцать километров. Большая семья была. Дед и все сыновья пимокаты. Потом на Алтай уехали.» —

      Художница открывает ключом дверь в квартиру родителей. Входят. Первое, что сразу из прихожей видит входящий, – два холста на стене комнаты, мужской портрет и женский, родители художницы:

      – Твои работы?

      – Мои. В училище писала.

      – Гость паужнать будет? – зычным голосом вопрошает хлопочущая возле газовой плиты мать художницы.

      Витюня замер, как замирали в оные годы при звуке походной трубы суворовские гренадёры… – набрал полную грудь воздуха и, шагнув на кухонный запах, отрапортовал:

      – Аз есмь верноподданный голода,