Коллеги. Звездный билет. Василий Аксёнов

при виде родителей. Владька и Алексей поспешили ей на выручку.

      – Сейчас Саша подойдет, – сказал Владька, – только выслушает последние наставления.

      – И получит пузырек с бальзамом, – сказал Максимов.

      – И энное количество экю, – подхватила Инна.

      Ребята невесело рассмеялись. Инна почувствовала, что они приняли ее в свою компанию. Ей нравились эти ребята, и она отлично понимала их юмор и грусть. Но сейчас они грустят, а она радуется. Для нее проводы – только начало истории с этим смешным Сашей.

      – Как видите, ребята, – сказал, подойдя, Зеленин, – я раньше вас всех ухожу в плавание.

      – Мы к тебе приедем кататься на лыжах, – сказал Карпов. – Говорят, там прекрасные места для катания на лыжах.

      – Ой, верно! – обрадовалась Инна. – Давайте поедем туда на каникулы!

      – У нас уже не будет каникул, – сказал Максимов, – а в это время мы будем в штормовых условиях писать диссертации.

      – Инна, я позвоню вам в Москву, – сказал Зеленин.

      Раздался первый утробный гудок теплохода.

      Дебаркадер покачивался, и оставшимся казалось, что они сейчас тоже тронутся в путь в кильватере теплохода.

      – Сашенька, питайся рационально! – кричала мама. – Умоляю тебя, питайся рационально!

      Она разрыдалась. Папа, смущенный, тронул ее за плечо.

      – Помнишь, как сказано: мальчик создан, чтобы плавать, мама – чтобы ждать.

      Инна смотрела во все глаза, а ребята пели институтский гимн. Они были уверены, что Зеленин на корме сейчас поет то же самое.

      Зеленин на корме пел и думал: «Она все-таки пришла на пристань, хотя и обещала так, вскользь. Прощайте, ребята, прощайте! Какие вы хорошие, ребята! Да, мамочка, я буду питаться рационально. Да, папа, да…»

      Теплоход, словно высеченный из глыбы белого мрамора, постоял немного на середине реки, а потом быстро ушел на восток, в сумерки.

      За спиной у Инны смущенно кашлянули.

      – Простите, – сказал папа Зеленин, – мы бы хотели познакомиться с вами.

      В этот вечер предстояли еще одни проводы. С Московского вокзала отбывала группа «якутян». Они стояли возле вагона, Клара, Костя Горькушин, Амбарцумян, Сема Фишер и другие, все в прорезиненных куртках и тяжелых ботинках, члены туристской секции, мало похожие на докторов. Пели институтский гимн. Думали о дороге и о том, что ждет их там, где дорога кончится. Кричали провожающим:

      – Эй, мы все в кадре? Я в кадре?

      – Смешно, – сказал Максимов, – всех провожаем мы, уезжающие дальше всех.

      В Фонтанке расплывались маслянистые световые пятна. Шум с Невского долетал сюда то сплошным нарастающим гулом, то рвался частыми нелепыми синкопами. Карпов сплюнул в Фонтанку.

      – Ох, жалко Сашку, – вздохнул он.

      – Эх, хрыч! – прикрикнул Максимов. – Перестань его отпевать! Эка невидаль – поехал человек по распределению! Вернется скоро. Наберется ума, чертяка длинный.

      – А мы?

      – Что мы? Мы тоже по распределению. Только нам повезло, и все.

      – Ты уверен, что мы не струсили?

      – Давай-ка без загибов,