Коллеги. Звездный билет. Василий Аксёнов

сейчас больше по этому делу? – Алексей щелкнул себя по горлу.

      Инвалид вскинул голову и неожиданно ясным взглядом впился ему в глаза.

      – Мы, фронтовики, и сейчас знаем, что делать, а вы, видно, только по Невскому можете шмалять, и ничего больше.

      – Это мы-то?

      – Ну да, вот такие, как вы, типчики!

      – Отваливайте, Егоров, гуляйте. Мы вас не знаем.

      Максимова разобрала злость. Он взял инвалида за плечи и стал осторожно поворачивать.

      – Руки прочь! – раздался грозный окрик высокого мужчины.

      У него было костлявое лицо, скошенное кислой гримасой, словно во рту он держал ломтик лимона. Он обнял Егорова и зашептал:

      – Сережа, с кем ты связался, это же мразь, пижонство! А еще оскорбляют героя войны. Вот, друзья, полюбуйтесь, – обратился он к остановившимся прохожим. – Два ничтожных пижона оскорбляют инвалида войны…

      – Мы не пижоны! – воскликнул Зеленин. – И мы не оскорбляли его.

      – …Инвалида войны, который за них кровь проливал, отдал свою правую ногу. При мне ему миной оторвало ногу в сорок первом под Ростовом. Помнишь, Серега, друг ты мой тяжкий, помнишь окопчик тот? Ты с ПТР лежал, а я с автоматами шагах в десяти. Тут как раз и ахнуло. Потом танки пошли.

      – Танков я уже не помню, – сказал Егоров.

      Вокруг молча стояли люди. Максимов подмигнул Зеленину и делано рассмеялся:

      – Бойцы вспоминают минувшие дни, а ногу, наверное, отрезало трамваем. Заснул в пьяном виде на рельсах…

      Он осекся. Высокий молча смотрел на него. Он словно проглотил наконец свой ломтик лимона – лицо пересекли большие спокойные морщины, и только в глазах Алексей увидел презрение. Жгучее незабываемое презрение. Алексей выдвинул плечо вперед. Неожиданно сзади кто-то взял его под локоть: полковник авиации.

      – Вы, ребята, не глумитесь над этим. Бойцам не грех вспомнить минувшие дни. И ты, друг, зря так: не знаешь людей, а называешь пижонами.

      – Мы не пижоны, мы врачи. – Зеленин попытался сказать это с достоинством, но голос его дрогнул.

      – Что ты оправдываешься? – резко бросил Максимов. – Пойдем.

      Они ходили по набережной до темноты, дошли до моста лейтенанта Шмидта и вернулись обратно. Сильный ветер устроил на воде пляску световых пятен. Пятна плясали каждое что-то свое, прыгали вдоль берега, словно боялись рвануться в сплошную мглу, к темному массиву Петропавловки. Максимов и Зеленин подняли воротники.

      – В этой истории, конечно, виноват я, – сказал Максимов. – Зря я подковырнул инвалида. Алкоголики на такие шутки реагируют остро.

      – Почему ты решил, что они алкоголики? Может быть, просто отмечали какое-нибудь событие.

      – Нормальные люди не лезут в душу к незнакомым.

      – А помнишь у Уолта Уитмена? «Если в толпе ты увидишь человека и тебе захочется остановиться и поговорить с ним, почему бы тебе не остановиться и не поговорить с ним?» Знаешь, я очень ярко представил себе, как они лежали в этом окопчике под Ростовом. Им тогда было столько же лет, сколько нам сейчас, им хотелось жить, не хотелось