Коллеги. Звездный билет. Василий Аксёнов

легкой ли жизнью? Корчит из себя святого, демагог!

      – Мне легкая жизнь не нужна, – крикнул Максимов, – мне нужна интересная, опасная!

      – Опасная! – захохотал Столбов. – Так тебе на каравеллу надо какую-нибудь. Спроси-ка лучше у Веньки, какая у нас будет опасная жизнь. Качайся себе, как в гамаке, дрыхни и жри. Вот и все. Это тебе не то что на сельском участке где-нибудь вкалывать, вроде кореша твоего Сашки Зеленина. – Он слез со стола, подошел к Максимову и похлопал его по плечу. – Так что, брат, заткнись. Мы с тобой одного поля ягоды! Оба любим рябчиков в сметане.

      Максимов с силой оттолкнул его от себя:

      – Столб, я не переношу тебя. Ты знаешь? Ну вот и убирайся, пока не подавился эскалопчиком из собственного языка.

      – Может быть, устроим бокс? – мрачно спросил Столбов.

      – Охотно. – Максимов стал засучивать рукава.

      – А молодого коногона несут с разбитой головой… – меланхолически пропел Карпов.

      – Публика! Интеллигенция! Чтоб вас!.. – заорал Столбов и зашагал к двери. Вдогонку ему зарокотали струны:

      Не уходи, еще не спето столько песен,

      Еще дрожит в гитаре каждая струна…

      Капелькин следил за этой сценой, словно за возней ребятишек. После ухода Столбова он сказал:

      – Да, мальчики, Петя Столбов – человек серый, как штаны пожарника. Между прочим, говорят, он закрутил роман с заведующей одной столовой. Она и деньжатами его снабжает и всем прочим. Словом, как у Маяковского. Дурню снится сон: де в раю живет и галушки лопает тыщами.

      – Орангутанг, – сказал Максимов, успокаиваясь, – что с него возьмешь? Меня возмущает только то, что он и всех других считает созданными по своему образу и подобию. Но, между прочим, Веня, мне еще кто-то недавно говорил, что к врачу на судне относятся, как к бесплатному пассажиру. Правда это?

      – Ерунда. Работы маловато, но что за беда? Дело не в этом, мой друг. Легкая жизнь! Ты боишься этих слов? Напрасно. Ведь жизнь-то у тебя одна, одна-единственная, такая короткая. Понимаешь? Пусть она будет легкой. Только люди по-разному понимают это. Для Петечки это одно, а для нас с тобой легкая, красивая, увлекательная жизнь – это другое. Плавание, ребята, – это знаете, что такое? Эх, ребята! – Он вскочил, зажмурил глаза, щелкнул пальцами и потянулся. – Для меня это идеальный образ жизни. Представьте: две недели изнуряющей качки, тоски, но вот ночью небо на горизонте начинает светлеть, и медленно из воды встает сверкающий порт. А возвращение на родину, в Питер? Год болтался черт знает где, приходишь… Здорово сказано: «И дым отечества нам сладок и приятен…» А тут, на причале, – цветы, улыбки, друзья, женщины… И ты в центре внимания, ты живешь в сотни раз ускоренным темпом, горишь, как пакля. А после снова сонная качка, волны, чайки, весь этот скудный реквизит. Впрочем, на первых порах и это приятно.

      – Ну а случаи у тебя какие-нибудь были? – спросил Карпов.

      Капелькин хохотнул:

      – Еще какие! Однажды в Риге выходим мы со вторым помощником из ресторана «Луна»…

      – Ну тебя к черту! – засмеялся Карпов. – Я