Коллеги. Звездный билет. Василий Аксёнов

прочесть?

      – Да уж это сами как-нибудь придумайте.

      На главной улице Круглогорья машина остановилась возле маленького домика. В свет фар попали окна с затейливо изузоренными наличниками, которым странно противоречила видневшаяся за стеклом деловая настольная лампа с зеленым абажуром. За тюлевыми шторками угадывались тепло, чистота и приветливость. Очень не хотелось тащиться на больничный двор, к своей пустынной квартире.

      – Может, зайдете, доктор, с супругой моей познакомитесь? – спросил Егоров каким-то неестественным, насмешливым голосом.

      – С удовольствием, Сергей Самсонович.

      Егоров вдруг с силой хлопнул Сашу по плечу:

      – Ну вот и молодец! Поужинаешь хоть раз по-человечески. Надоело небось плавлеными сырками баловаться?

      – Откуда вы знаете? – изумился Александр.

      – Э, брат, тут все друг о друге знают.

      Екатерина Ильинична, жена председателя, была в платке, повязанном по-деревенски, и в элегантной шерстяной кофточке из Чехословакии.

      – Круглогорской запеканочки, Александр Дмитриевич? Копченый гарьюз, очень рекомендую.

      – Хариус, Катюша, – поправил Егоров.

      – Ну, бог с ним. Кушайте, пожалуйста. Полагайте в чай сахар, что же вы его не полагаете?

      – Кладите, Катюша! Не полагайте, а кладите. Вот, Александр Дмитриевич, не поддается женщина воспитанию. Эх ты, Круглогорье! – Он любовно и горделиво притянул ее к себе.

      Екатерина Ильинична погладила его по голове.

      – Он ведь у меня вроде вас, ученый. До трех часов каждую ночь читает. А я вот темная. – Она улыбнулась, но в глазах ее, как показалось Саше, мелькнуло горькое выражение. – Сережа мне говорил, у немцев есть «четыре К»[4] для женщин. Верно это?

      – Ну что ты, Катя! Ведь ты общественница.

      – Вот моя общественность расшумелась, – уже весело улыбнулась она, показывая на дверь, за которой слышалась возня ребятишек, – пойду к ним, извините.

      Егоров проводил ее взглядом, вздохнул и сказал:

      – Сижу я иногда дома, читаю, жена вяжет, ребята мирно что-то строят из кубиков, и вдруг мне становится как-то зыбко и нестерпимо страшно: вдруг все это сейчас пропадет? Думаю, что и с другими бывает такое же, с теми, кто счастлив в семейной жизни. Видно, оттого это происходит, что слишком много горя, чтобы сразу забыть о нем. Понимаете?

      – Конечно понимаю. Может быть, все-таки с генами передается из старины это неверие в прочность своего счастья, ожидание налета темных, разрушительных сил? У наших потомков этого уже не будет.

      Егоров задумчиво покрутил рюмку, улыбнулся несколько раз молча и вдруг расхохотался:

      – Я сейчас подумал, доктор, что, будь у меня обе ноги целы, я вряд ли имел бы сейчас семейную жизнь. До войны я очень любил танцы и был большим трепачом. А на танцах, знаете…

      – Иногда и на танцах… – тихо начал Александр, но не договорил.

      Егоров разлил вино по рюмкам.

      – Давайте,

4

«Четыре К» – Kinder, Kleider, Kirche, Küche (дети, платье, церковь, кухня).