Негритюд в багровых тонах. Алексей Птица

сь клубы порохового дыма, но менее плотные. Зато, оттуда непрерывно раздавался грохот рявкающих от переизбытка газов и снарядов, лёгких пушек. Атака захлебнулась.

      Волна чернокожих воинов откатилась назад, оставляя после себя только убитых, по моему приказу раненых подхватывали и уносили с поля боя. Полчаса прошло с начала первой атаки. Я больше не предпринимал попыток посылать в бой своих воинов. Англичане выжидали.

      Поняв, что сегодня не дождутся повторной атаки, их ряды стали перестраиваться для своего наступления. Снова гулко заухали их пушки и впереди и позади рядов моего войска стали взрываться многочисленные снаряды. Мои, более малочисленные, батареи огрызались ответным огнём, но прицельность огня была катастрофически плохой.

      Как ни старался мой личный пушкарь Семён Кнут, его артиллеристы были просто криворукими, и не понимали основ навесной стрельбы. Поддержанные своей артиллерией, пошли в атаку колонны англичан, на ходу рассыпаясь в наступающие шеренги. Заговорили их пулемёты, пытаясь дотянуться до нас.

      Подпустив ближе, и непрерывно обстреливая англичан из винтовок, ударили уже мои два пулемёта, смешав наступающие шеренги своим огнём. Сражение перешло во вторую, самую горячую фазу.

      Исход сражения переломила артиллерия англичан. Пристрелявшись по моему лагерю, они стали накрывать нас шрапнелью. Стоявшие вплотную друг к другу, мои воины стали валиться от шрапнели, как колосья пшеницы от острого серпа. Потери были ужасающими.

      Замолчал один из пулемётов, накрытый удачным разрывом. Я стрелял из снайперской винтовки, выискивая офицеров. Но это не помогало. Почувствовав, что победа практически рядом, англичане ускорили свою атаку.

      С диким криком "За Африку, банду и Уганду", я бросился в атаку, ведя за собой чернокожее войско. Воины бесстрашно бежали навстречу пулям, пристёгивая на ходу штыки.

      Две волны схлестнулись между собой, стреляя и коля друг друга штыками, ножами, и рубя саблями. Если бы не потери, понесённые моими воинами от снарядов, победа осталась бы за нами, но, увы. Тем не менее, накал битвы нарастал, и англичане, не ожидавшие такого напора и сопротивления, тоже несли большие потери.

      "Леопольд" – внезапно послышалось за моей спиной. Остановившись и оглянувшись назад, я увидел идущих на нас в атаку бельгийских наёмников, радостно скалящихся белыми, и совсем не белыми, а гнилыми зубами, в предвкушении лёгкой добычи и безнаказанных убийств.

      Больше всего они сейчас были похожи на стаю разномастных хищников, почувствовавших запах крови раненого и обессилевшего противника, на которого они давно "держали зуб" и не могли никак победить. Радостно улюлюкая, эта толпа разнокожих неслась на нас, намереваясь окружить с тыла.

      Кнут пытался развернуть уцелевшие орудия им навстречу, загрохотал вовремя развёрнутый пулемёт, увеличивая количество убитых и раненных. Через пару минут его накрыло очередным взрывом и разметало в клочья.

      Содрогнулись стволы двух орудий, повернутых Семёном на наёмников, разнеся на куски тела незадачливых солдат. Но это не остановило их, и через несколько минут разномастная толпа захлестнула оба орудия. Закипел неравный бой, быстро завершившийся.

      "Сууууки" – заорал я и, забрав свою личную сотню, повёл её в самоубийственную атаку. Со всех сторон трещали выстрелы и летала шрапнель, вместе с осколками разорвавшихся снарядов. Выстрелив в упор в набежавшего на меня негра, и убив его при этом наповал, я поймал другого на штык винчестера и отшвырнул в сторону.

      Впереди стоял белый бельгиец. "Бах, бах" – прогремели его выстрелы, сделанные из короткоствольного револьвера. Острая боль пронзила моё плечо. Вторая пуля попала в левую ключицу, не пробив полностью тело, застряв где-то на полпути.

      Прежде чем упасть на землю, я успел выпустить в него из револьвера все шесть пуль, убив своего противника, и застрелив из него, попутно, несколько других наёмников, сбежавшихся ко мне со всех сторон, которых и не считал в горячке боя.

      Волна солдат захлестнула меня, выбив из рук оружие, и погребла под собой. Я кричал, разрываемый на куски болью, яростью и страхом ожидания неминуемой смерти.

      Встал я уже не сам. Меня подняли, связав, мои враги, и, радостно крича, повели к английскому командующему, не обращая внимания на льющуюся с меня кровь.

      Пока я брёл, связанный, к английскому лагерю, где меня с нетерпением ждали, это увидел де Брюлле, случайно оказавшийся поблизости. Заметив меня, он резко подскочил и, громко ругаясь по-французски, наотмашь хлестнул меня по губам рукояткой револьвера.

      Кровь брызнула из разбитых больших губ. Нижняя губа, полностью порванная, добавила свой небольшой ручеёк к тем двум, что стекали по моей груди и по плечу, отмечая свой след на теле и земле, по которой я ступал босыми ногами.

      Офицер на этом не успокоился и добавил ещё ножнами, вместе с вложенной туда саблей. Пошатнувшись от удара, я пристально уставился на него своими налитыми, как у быка, кровью глазами, пытаясь выдавить своим взглядом всё моральное говно, которое в нём ещё было.

      Но мы уже были довольно близко от английского лагеря,