Заплатить за все. Мария Зайцева

Каринаа-а-а! Ай! Пнула меня! Ай! Убила! Обезножела!

      Вот как, как скажите мне, это все может произойти за одну минуту, пока я бегу от двери дома до калитки?

      Но может. С моей девочкой – все, что угодно, может…

      Выбегаю, готовясь наблюдать катаклизм, потому что соседка орет так, будто ее реально убивают, и торможу в удивлении.

      Моя девочка забралась с ногами на лавочку у дома и, сурово насупившись, держит в руках здоровенную палку, размером с нее саму, не меньше.

      Напротив орет на всю улицу соседка Галина, причем, непонятно, чего орет, визуально никакого ущерба ей не нанесено.

      А с другой стороны стоит и увлеченно ковыряется в носу сын Гали, Виталик, шестилетний оболтус, грязный до невозможности. И спокойный, как танк, словно материнский крик вообще к нему никакого отношения не имеет.

      Я охватываю картину одним взглядом, выдыхаю, понимая, что ничего жуткого не произошло, и принимаюсь командовать:

      – Яся, брось палку и иди во двор. Галя, прекрати орать, ты сына напугаешь, он палец сломает!

      Галя тут же замолкает с открытым ртом, разворачивается сначала ко мне, затем к Виталику.

      Тот, замерев с пальцем в носу, мгновенно ощущает смену диспозиции и принимается тоненько подвывать на одной ноте. Ковырять, что характерно, не прекращает, наоборот, даже усиливает вращательные движения.

      Галя, изучив его внимательно, разворачивается опять ко мне:

      – Видишь? Видишь, до чего парня моего довела твоя дрянь!

      – Выбирай выражения, Галя, – повышаю я чуть-чуть голос, зная, что спокойный тон тут не прокатит, это деревня, здесь голосом брать привыкли, кто кого переорет, тот и прав. – Ничего такого не вижу.

      Хочется добавить, что ее Виталик с рождения такой и влияние моей Яськи явно ему не вредит, а, может, и облагораживает даже, но это, все-таки, ребенок, а потому сдерживаюсь.

      – Да как не видишь? – Галя кидается к своему сыну, и тот, дернувшись, то ли палец сильнее в нос втыкает, да так, что добирается, наконец, до мозга, хотя в наличии последнего большие сомнения у меня всегда были, то ли просто пугается зверского выражения матери, потому что принимается орать так громко, что где-то далеко вспархивают недопуганные Галей голуби. – Смотри! Весь исцарапанный! Чуть глаза не лишила ребенка!

      – И это вовсе не я, – подает голос из-за моей спины Яся, и, клянусь, слышатся в нем ехидные ноты, – это он дурак. Говорила, не в шиповник надо, а в смородину…

      – Так надо было пальцем показувать! – неожиданно прекращает орать Виталик, – я не разобрался!

      – Потому что дурак! – голос Яси наполняется торжествующим ехидством, – и в лепеху коровью наспупил еще!

      – Я случа-а-айно-о-о-о… – опять заводит Виталик, а я решаю прекратить цирк, пока все соседи не приняли активное участие в представлении. Есть опыт да, и не особенно приятный…

      – Галя, разбирайся сама со своим парнем, – подключаю я командный голос, – причем здесь моя Яся?

      – А притом, что приваживает Виталю моего, таскает за собой! А потом он весь побитый приходит, да собаками покусанный!

      – Галя, опомнись, –