Иссык-Кульский эпизод. Анатолий Кравченко

пляже, распластавшись на котором мы в бинокль высматривали в скалах козлов – так и пролежал здесь все эти годы. Десять километров по горам – не прогулка по московскому парку. Я с облегчением снял рюкзак и присел на знакомую каменную глыбу.

       Со стороны домика с лаем ко мне подлетел крупный, свирепый с виду пес черного окраса. Это было для меня неожиданным, поскольку живность на леднике никогда не держали. В собаках я разбирался и, дав обнюхать себя, осторожно погладил незнакомца за ушами. Пес оторопел от такой наглости, но, чувствуя безбоязненность пришельца, посчитав свою обязанность сторожа выполненной, несколько раз вежливо вильнул хвостом.

       «Мы с ним подружимся», – уверился я.

      – Ба, да кто это к нам приехал! Входи, входи, блудный сыночек! Ба-анкет будет! – заорал Балаянц, завидев меня.

      – А что за цербер у ворот?

      – Никитича. Щенка на базаре чуть не запинали, а Тренев его и взял. «Пиней кличут», —радостно сообщил Балаянц. – Теперь только что не спят вместе!

      – Пустомеля, – откомментировал слова Балаянца вышедший на голоса Никитич. – Что же не написал? Здравствуй, Паша, – крепко сжал он мою руку. – Завтра с фототеодолитом на Ашу-Тор. Как? Не разучился еще на лошади, а? Копчик набьешь – дня три полноценно сидеть не сможешь! – пообещал Тренев экзотическое удовольствие для моей задницы.

      – Не причинное место красит человека… – засмеялся я. – А куда уехали Жаков, Му-му?

      – Они сейчас на Иныльчеке⁹.

      – А Му-му в России, в питерском журнале тиснулся, – встрял Балаянц.

       Прозвищем «Му-му» прозвали Герку, Герасима Кулебакина – хорошего парня. Помнится, он все отстукивал на здешней древней, металлически кряхтящей пишущей машинке прекрасные стихи. «Му-му» Герку прозвал в оное время Балаянц, обожавший давать названия, клички и прозвища всему и всякому. Он и меня попытался было в свое время прозвать «Есаулом», фальшиво напевая при этом: «А есаул догадлив был…» намекая тем самым почему-то на мою тогдашнюю работу в уголовном розыске. Но прозвище не прижилось.

      – А где остальной народ? Кто еще здесь с вами?

      – Аспирантка из Московского университета – балаянцевского папаши протеже. Ничего девка, малахольная только. Ольгой зовут, – угощаясь сигаретой, лапидарно информировал Тренев. Сам на редкость мужик крупный, он признавал женщин лишь соответствующего телосложения. – И коллектор10 из Бишкека или из Ташкента, черт их там разберет. Ты Басмача помнишь? – рассматривая меня сквозь сигаретный дым, спросил Никитич.

       Несколько лет назад в долине велись натурные съемки художественного фильма о тянь-шаньских контрабандистах. Местный чабан, придерживавший в одном из эпизодов под уздцы лошадь с сидящим артистом и, попав тем самым в кадр, проявил после этого легкие признаки звездной болезни. Балаянц незамедлительно, без лишних разговоров тут же обозвал его «Басмачом». Это балаянцевское