Александр Невский. Борис Васильев

не дрогнули.

      – Пожалуй высокого гостя почетом дома моего, Александра.

      Дочь шагнула к Ярославу, низко склонилась перед ним и протянула поднос, на который не пролилось ни капли из переполненного кубка. Ярослав подошел, поднял кубок:

      – Пошли, Господь, счастье дому сему!

      Выпил вино до дна, поставил пустой кубок на поднос и трижды поцеловал заалевшую девочку в пухлые губы. Александра еще раз низко поклонилась и вышла, как вошла, – плавно, торжественно и бесшумно.

      – Хороша твоя Александра! – с чувством сказал Яро-слав. – Видит Бог, хороша!

      – И разумна, и дом в руках держать умеет, когда я в отъезде, – как бы между прочим, улыбаясь, дополнил Брячислав. – Грамоте добро обучена, знает литовский, польский и немецкий. А внуки какие будут, князь Ярослав!

      – Да-а, – протянул гость, всё еще пребывая в очаровании.

      – Пресвятая Богородица при крещении имена назначает, – продолжал хозяин. – У тебя – Александр, у меня – Александра.

      – Не просватал еще?

      – Многие сватались, да не те многие. Не их поля ягодка, мною взращенная и мною выпестованная.

      – Красный товар – красному купцу. – Брячислав наполнил кубки. – Коли сойдемся да свадебку сыграем – через год внука нянчить будешь.

      – Добро бы она ему кубок поднесла.

      – На свадьбе поднесет.

      – Своенравен он.

      – От такой и своенравные не отказываются.

      Долго длился этот разговор, и в конце концов Ярослав не устоял. Ни по разуму, ни по сердцу, хотя по сердцу, пожалуй, больше, чем по разуму: окруженное хищными врагами и уже порядком обессиленное, Полоцкое княжество было для его сына скорее утратой, чем приобретением. Но уж больно хороша была дочь Брячислава, а вино его – крепко и обильно.

      От такого собственного решения князь Ярослав впал в смятение, но смятение волнующе-радостное, а потому и пир их продолжался трое суток с небольшими перерывами на сон. То ли хозяин пил более осмотрительно, то ли Ярослав в смятении своем волнующем приглушил привычную осторожность, а только в конце концов вышли они на весьма тонкую беседу, начало которой Ярослав начисто забыл.

      – Не захворала жена моя, князь Ярослав. Украли ее у меня, силой увезли, пока я тевтонов от границ отбивал.

      – Кто?

      – Слава Богу, дочку дворня спрятала…

      – Кто посмел, спрашиваю?

      – Слыхал я, он сейчас в Киев ушел. Может, в Каменце жена моя горючими слезами обливается?

      – Да кто обидчик твой, князь Брячислав?

      – Да князь Михаил Черниговский.

      Неизвестно, что повлияло на князя Ярослава больше: то ли грядущее родство с князем Полоцким, то ли причиненное тому тяжкое оскорбление, то ли хмельной угар, то ли вдруг пробудившиеся в нем воспоминания о собственной бестолковой молодости, то ли всё вместе взятое. А только сорвался он с места и с малой дружиной ринулся вдруг в неблизкое Черниговское княжество. И дошел-таки, на одном упрямстве дошел, даже протрезвев по дороге.