Электрический бал. Михаил Жарчев

во рту. А вы говорите…

      Приказчик мерзко захихикал.

      «Какое жестокое, несправедливое время, – подумал князь. – Ведь и повеситься спокойно не дадут». Но тут весь философский покой враз ушёл из него. Поль взял негодяя за грудки и принялся трясти, да так, что у того из причёски выбился клок, а туфли заскользили по полу.

      – Я ж тебя, зараза!

      – Евсей! – пропищал жук куда-то за спину.

      Из-за угла явилась громадная фигура. Фигура жевала что-то квадратной челюстью, остатки трапезы свисали с рыжей бороды. Руки висели по бокам, как две волосатые кувалды.

      «Этот прибьёт и не перекрестится, – подумал князь, вглядываясь в болезненную желтизну опухших глаз, – и вешаться не надо будет».

      – Хулиганють? – спросил мужик и глупо моргнул.

      – Нисколько! Их светлость лишь расстроены, что вынуждены съезжать.

      Князь опустил приказчика на землю. Тот поправил волосы, прищурился, видимо, от удовольствия, которое ему доставляла сцена, и принялся раскачиваться взад-вперёд на каблуках, сцепив на груди пальцы.

      – Евсей, неси вещи. И помоги господину их светлости дойти до выхода.

      – Ага, – кивнул мужик и скрылся в одной из комнат.

      – Куда же мне идти теперь? – спросил князь, совсем обессилев. Бить морду приказчику больше не хотелось.

      – А мне почём знать? – развёл тот руками и продолжил, как показалось князю, даже с участием: – В ночлежку за пятак или к Ляпину. Да хоть на скамейке в парке или на кладбище ночуйте, благо погодка позволяет.

      Громила вернулся и вручил князю ситцевый кулёк. В этом кульке уместилось всё имущество Поля: залоговые векселя, долговые расписки, жалостливые письма, которые не хватило духу отправить; протёртые панталоны, старая сорочка и пара изношенных галстуков. Словом, всё то, что негоже тащить с собой на тот свет.

      – Оставьте себе, – сказал князь и спустился по лестнице. В том месте, куда он собирался отправиться, эти бумажки не имели никакого значения.

      Он вышел из подъезда и прислонился к стене, не зная, что делать дальше.

      «Какой прекрасный день, чтобы помереть», – думал он, втягивая тёплый воздух.

      Старик дворник шуршал метлой в углу.

      – Ух! Зашибу, морда блохастая! Чёрт шершавый! – кричал он на вьющегося вокруг его ног пса.

      Пара любопытных женских голов мелькнула в оконных проёмах.

      Князь испытал зависть к их невзрачным, пахнущим луком жизням. С их маленькими радостями и такими же крошечными проблемами.

      «Утоплюсь, – решил он. – Только привяжу что-нибудь потяжелее, чтобы не всплыть и не болтаться на поверхности, как Икар, на радость жестоким богам».

      До Чистых было рукой подать, но топиться в пруду показалось чем-то до безобразия мещанским. Всё равно что умереть с перепою, захлебнувшись в луже собственной рвоты. Другое дело, океан или, на худой конец, море. Смерть в больших водах имеет оттенок благородный, даже героический. Поскольку моря, а тем более океана, поблизости предусмотрено не было, Поль твёрдо решил утопиться в Москве-реке.

      Выбор