Грибники 1,5. Вложенное пространство. Вера Флёрова

надеясь, что такой ублюдок, как я, это оценит.

      Эйзен вошёл и сел рядом с Джафаром на кровать.

      Некоторое время оба участника конфликта молчали, а потом Эйзен, заметив, что Джафар готов его услышать, сказал:

      – У меня к тебе есть просьба.

      – Свалить? – с горечью прошептал Джафар. – Выброситься с балкона?

      – Спать сегодня со мной.

      Джафар поперхнулся. Потом протер кулаками глаза, взъерошил себе волосы, уже слегка отросшие после тюрьмы, откашлялся в кулак.

      – С… кем? Я не ослышался? – спросил он сипло.

      – Нет, – кивнул Эйзен. – Я хочу, чтобы ты остался сегодня у меня в комнате. Я знаю, что ты работал охранником. У вас ведь есть протокол ночной охраны?

      Джафар хмыкнул и поднял бровь.

      – Так тебе страшно со мной или без меня?

      – Без тебя куда более.

      Джафар развеселился.

      – И я, значит, располагаюсь со стороны двери, чтобы любой серенький волчок, буде он ворвется, съел меня первым?

      – Надеюсь, раньше ты свернёшь ему шею, – угрюмо сказал Эйзен. – Я не буду по нему убиваться, клянусь. И вообще мой гуманизм, в который ты так веришь, на сереньких не распространяется.

      Джафар помолчал.

      – А ты мне правда доверяешь?

      – Почему нет?

      – А вдруг я прирежу тебя ночью или изнасилую? На суде про меня и не такое рассказывали.

      – Ты ещё недавно умереть хотел, – напомнил Эйзен, ткнув ему в плечо для убедительности.

      – Одно другому не мешает, – прошептал Джафар. – Потешить демонов и застрелиться – обычная практика злодеев.

      – Тешить тебе некого, – возразил Эйзен. – В твоём армейском досье твоя нетерпимость к преступлениям против личности подчеркивалась особо.

      Конечно, подумал Джафар. Он читал мое досье. И нет смысла спрашивать, как он получил к нему доступ. Вполне логично перед тем, как выкладывать кучу денег за адвоката для подсудимого, понять, стоит ли того подсудимый. Одно дело – выслушать мнение Эстерхази «тут хотят закатать хорошего парня, помоги ему, я его знаю с детства, он не ест людей», а совсем другое – понять самому, что этот парень из себя представляет в настоящий момент.

      В который раз Джафар поражался контрасту между четырьмя образами Эйзена: рассеянный энтомолог Алексей Доронин, восторженный адепт, с трепетом постигающий принципы мироустройства и рассуждающий о потребностях души, гламурный экзальтированный блондин-альфонс и… экспериментатор с холодным и острым, как хирургический скальпель, разумом.

      – И в гуманизме, – продолжал меж тем Эйзен, – ты обвиняешь меня по большей части из-за того, что сам себе его простить не можешь. Твой разговор со мной – это самообвинение. Ты не можешь себе простить, что не убил Рогова с Синьковым когда стало ясно, кто они такие. Таким образом ты бы предотвратил смерть Касси.

      Джафар сидел, сцепив смуглые сухие пальцы в замок – так чтобы ни одна рука не вырвалась.