Грибники 1,5. Вложенное пространство. Вера Флёрова

не представляешь, сколько раз, – прошептал он, – мне намекали, что ждут от меня… властолюбия, агрессии и жестокости просто в силу происхождения. И я не спорил. Все это во мне есть. Но ты… я не ожидал, что потеряю твоё доверие после того, как…

      Не договорив, он резко отвернулся и пошёл к дому.

      – Яша, стой! – в отчаянии крикнул Эйзен, догоняя его уже в прихожей и закрывая дверь. – Ты ничего не потерял! Не приписывай мне мотивы, которых нет.

      – Ну конечно, – саркастически процедил Джафар. Обернувшись, он окинул Эйзена взглядом. – Их нет. Ты белый, как стена. Смотри, если упадёшь в обморок, мне снова придётся к тебе прикасаться. Вот этими вот руками… пойду, кстати, вымою их, дабы не осквернять твоё жилище.

      И он проскользнул из прихожей в ванную.

      С большим усилием Эйзен снял куртку, надел тапки и проследовал к себе на второй этаж. Там, положив документы на стол в гостиной, он прошёл в верхнюю ванную, тоже включил воду и долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь заставить шок отступить. Однако лучше не становилось. Неужели, спрашивал он себя, дело действительно только лишь в моем лицемерном гуманизме? В том, что меня выдернули из комфортной мне парадигмы и оставили вдвоём с… с воином? Палачом? Кто он? Можно ли его как-то однозначно назвать? И стоит ли называть?

      По крайней мере, его задевает, когда его считают преступником.

      Не следовало его упрекать.

      Налив себе стопку коньяка, Эйзен выпил, но ничего не почувствовал. Налил ещё. Стопке на пятой вспомнил, что хорошо бы запить, но вода была только внизу, а внизу наверняка…

      Тем не менее он спустился.

      Сидя за кухонным столом и разделяя вилкой котлету в своей тарелке, Джафар абсолютно спокойным тоном излагал Марии Семеновне события прошедшего дня.

      – А вот и вы, – улыбнулась Мария Семёновна. – Садитесь с нами.

      – Я не хочу есть, – сдавленно произнес Эйзен. – Я за водой.

      Интерьер кухни, как и все в доме, был выдержан в пастельных тонах, да и вечерние лучи, сочащиеся сквозь тюль, приглушали цвета, однако Эйзен чувствовал резь в глазах.

      Мария Семёновна налила ему стакан воды, тревожно посмотрела, попрощалась и ушла спать. Она понимала, что между «мальчиками», как она их мысленно называла, вышел идеологический спор, и даже имела свою точку зрения не только по данному вопросу, но и по сопутствующим. Однако она верила, что людям куда полезнее жить без чужих советов.

      Эйзен медленно пил – теперь и вода казалась слишком холодной – пытаясь успокоиться.

      – Ну что, все ещё боишься меня? – усмехнулся Джафар, прожевав последний кусок. Всего он съел три котлеты.

      – Никого я не боюсь, – огрызнулся Эйзен. – И насчёт лицемерия… это не так. Я правда ещё толком не знаю, что я чувствую, – простонал Эйзен, а потом рассудительно добавил: – Будучи в шоке, это трудно понять.

      – Ладно, – Джафар поднялся, взял тарелку и отправился к мойке, – не буду своим гнусным присутствием